Начальник Америки. Сергей ФомичевЧитать онлайн книгу.

      Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванту, вторую положив на рукоять шпаги. На мне была рубаха с жабо, синий, расшитый серебром, камзол. На ногах – синие же кюлоты, белые шелковые чулки и туфли с золотыми пряжками. На голове – треуголка. На кожаной перевязи висела шпага и кобура с пистолетом. Мой взгляд был устремлен вдаль и в будущее. Истерзанное солёными ветрами бородатое лицо способно было вселить во врагов ужас, в друзей гордость, а в преданных слуг благоговение.

      Вот только жутко затекли плечи и спина, пот сбегал вдоль хребта мелкими струйками, щекоча и не давая расслабиться. Многие часы я проводил в одной позе, пока молодой художник делал наброски. Ванта была бутафорской, камзол с перевязью и оружием из реквизита. В мастерской пахло скипидаром и льняным маслом. По вечерам горящие свечи превращали этот запах в жуткую вонь. За окном шумел Париж. Была весна 1778 года.

      В нескольких кварталах от мастерской умирал в муках Вольтер. Его кончины ожидали со дня на день. По Парижу ходили мрачные слухи о криках и стонах умирающего старика, о демонах, что притаились в тёмных проулках, дожидаясь его души. Одни его ненавидели и злорадствовали, другие любили, но ничем помочь уже не могли. А я, позируя для эпического полотна, цинично прикидывал, как бы опередить агентов Екатерины и подрезать (по выражению Тропинина) знаменитую библиотеку философа.

      Охота за книгами, скульптурой, живописью и антиквариатом стала моей очередной блажью и своеобразным политическим манифестом. Мне захотелось превратить Викторию в подлинную столицу нашей Америки, а всякой приличной столице полагалось иметь свои очаги культуры. И если создать собственные произведения искусств нашим колонистам было пока не по силам, разве что некоторые эксперименты в архитектуре могли стать со временем достоянием, то уж собрать коллекцию мировых шедевров с моими способностями не представляло труда.

      Пока в Виктории строился музей искусств и книгохранилище, я мотался по Европе, скупая целые библиотеки и домашние собрания. Конечно, дешевле всего было покупать оптом имущество нищего художника или его наследников, скупать домашнюю обстановку разорившихся торговцев Амстердама и прихваченное беженцами из Брюсселя. Через двести лет любые произведения эпохи будут в цене. Но всё же мне хотелось шедевров. Я надеялся. что картинная галерея в Виктории станет когда-нибудь мировым центром живописи, а книжное собрание сможет поспорить с библиотекой Конгресса и Британским музеем.

      Поэтому я стал завсегдатаем книжных аукционов лондонской компании «Бейкер и Ли», где покупал и современные книги, и средневековые фолианты, и редкие рукописи. Там же в Лондоне я посещал и торги, устроенные самим Кристи, а когда было время заглядывал в поисках редкостей в старинные аукционные дома Стокгольма, Гётеборга и Уппсалы.

      Коллекционирование предметов искусства ещё не овладело умами широких народных масс, вторичного рынка практически не существовало. Лишь монархи, обустраивающие дворцовые комплексы, и нувориши, что желали по-быстрому приобрести дышащий веками декор благородства, стали мне серьёзными конкурентами. Порой я наступал на хвост агентам Екатерины, каким-то ещё мутным личностям, гребущим живопись безо всякой системы. Возможно среди них были и попаданцы, как называл нашего брата Тропинин. На всякий случай я не расставался с верным чезетом.

      Я стремился ухватить побольше, пока в Европе царил недолгий мир, пока многочисленные железные занавесы не начали опускаться здесь и там, словно лезвия в компьютерной игрушке про персидского принца. На горизонте уже разгорался новый цикл войн, когда шастать через границы станет опасно. Австрия уже сцепилась с Пруссией за Баварское наследство. Франция, а за ней Испания, Нидерланды и другие страны уже готовились влезть в американскую войну за независимость. А там, как известно, не заставит себя ждать и Французская революция с последующими за ней Наполеоновскими войнами. И хотя социальные потрясения вызовут потоки иммигрантов, которые вынуждены будут продавать за бесценок культурные сокровища, но и риски возрастут неимоверно. А риски я не любил. Шедевров искусства много, а голова у меня одна.

      В неё, единственную, во время охоты за полотнами, мне и пришла идея запечатлеть на картине себя самого. А заодно и построенный моей волей город. Я начал присматриваться к художникам. Английским, голландским, фламандским. Золотой век голландской живописи к сожалению уже отыграл свою партию, но в Париже искусство ещё процветало. Я нашёл неплохого, хотя и неизвестного художника по имени Жан-Батист, что рисовал с одинаковым умением и пейзажи, и портреты. Я мог бы выбрать любого из мастеров, средств бы хватило. Мне вполне подошёл бы кто-нибудь работающий в стиле Верне, что написал серию картин с панорамами французских портов. Однако мастера с именем отказывались работать по чужим эскизам, а я не мог привезти их в Викторию для зарисовок с натуры. Замысел же требовал соблюдения исторических деталей, я особо настаивал на использовании моих этюдов и словесных описаний.