Стать писателем пьес. Мастер-класс. Семен ЗлотниковЧитать онлайн книгу.
и драматургия – театр, а не литература: «Публика ходит в театр смотреть хорошее исполнение хороших пьес, а не саму пьесу: пьесу можно и прочесть».
Чехов вывел этот тезис на максимальный уровень, создав пьесы принципиально нового типа. Парадокс, но именно Чехов-драматург создал ситуацию, в которой драматургия утратила свое главенство. В театре появились режиссура, сценография, сочинение спектакля, где текст становился его частью. Возник абсолютно новый театр.
История русской драматургии после Чехова также сопровождалась взлетами – Горький, Булгаков, Маяковский… А далее по Хармсу: «Когда же все это кончится? Тут все и кончилось». На протяжении длительного времени советский театр – единое конъюнктурное «болото» от Немировича-Данченко, Погодина и Корнейчука до Виктора Розова. Равнина с невысокими кочками без взлетов.
В 60-е годы появляется Александр Вампилов – фигура уникальная, особенная, до сих пор неразгаданная. Его пьесы ставятся вот уже полвека, до сих пор не получив адекватного режиссерского воплощения.
А затем – очевидный подъем: драматургия «новой волны». Целый ряд ярких имен, но лидерство – у Людмилы Петрушевской и Семена Злотникова. Счастлив, что работал с обоими, а с Людмилой Стефановной еще и учился в студии Арбузова.
Именно Семен Злотников стал писать текст, предполагающий многослойность, многоуровневость, дающий работу режиссеру – автору спектакля. Сам Семен, скорее всего, так не думает, считая автором спектакля драматурга, заходящего на территорию режиссера. Тем не менее, значимость его для современного русского театра и драматургии безусловна: в своих пьесах он, вольно-невольно, оставляет объем для режиссера и сценографа. Именно этим объясняется, что его пьесы «взорвали» практику российского театра. Не случайно в конце 70-х только в одной Москве игрались несколько его пьес. В Ленинградском театре Комедии Петр Наумович Фоменко поставил его «Мужья Антонины» и «Все будет хорошо». В Токио он был объявлен лучшим зарубежным драматургом.
С 80-х его пьесы пошли по всему миру – от Нью-Йорка до Токио. Много играли в Польше, Франции, Германии – везде.
Я с восторгом ставил каждую его пьесу. Все они казались сложными – к каждой надо было находить ключ, потому что в них оставалось огромное место для режиссера, артиста, сценографа, вносящих в форму контраст с содержанием, добавляющих смысловые пласты.
Помню, как прочитав «Пришел мужчина к женщине», встретился с Семеном и попросил прокомментировать, объяснить. И он стал рассказывать – нет, не о пьесе, а о собственной жизни. И я понял, что могу ставить «Пришел мужчина к женщине» о себе. И так в каждой его работе узнавал свою тему, близких мне героев, собственные неразрешимые проблемы, которые мог попытаться разрешить в присутствии публики.
В его диалогах артисты буквально «купались», проявлялись, концентрировались, извлекая из себя огромное количество неизведанного материала. «Пришел мужчина к женщине» с восторгом репетировали Альберт Филозов и Любовь Полищук – собственно, это и был момент создания театра «Школа современной пьесы». Потом стала играть Ирина Алферова, и спектакль принципиально изменился по содержанию, потому что добавилось содержание Алферовой. Потом был «Уходил старик от старухи» с великими Марией Мироновой и Михаилом Глузским. Потом триптих «Все будет хорошо, как вы хотели» с Ириной Алферовой и Львом Дуровым, потом «Прекрасное лекарство от тоски» в интересной сценографии Марии Трегубовой, со звездами – Натальей Андрейченко, Людмилой Семенякой, Альбертом Филозовым, и другие спектакли…
Считаю Семена Злотникова выдающимся стилистом. Даже его ремарки, описание мест действия дают воздух, дыхание, точную атмосферу. Ставя «Триптих для двоих» я авторские ремарки вывел как самостоятельные реплики в интермедии перед эпизодами. Артисты чи-тали их, как стихи: «Дело к вечеру, но еще не вечер. Лужайка в городском парке. На коврике, поджав ноги, со строгим позвоночником и неподвижными глазами сидит Женщина. Мужчина в трусах и майке пробегает мимо трусцой. Оглядывается на Женщину. Женщина – в покое. Вновь возникает Мужчина, протрушивает мимо, чаще оглядывается…»
«В трусах … трусцой» – здорово! И чудесное слово «протрушивает» – тоже грешно не произнести со сцены.
Или, к примеру, еще: «Солнце осеннее неторопливо склоняется к закату. И в природе светло, тепло и приятно. Приятна Женщина на зеленой скамейке. Она хороша собой, и она читает книгу. Мужчина – а Мужчине присущ поиск – довольно энергично движется по улицам, переулкам, не пропускает музеи, эстрады, концертные залы, а также драматические театры. Наконец, он присаживается на самом краю скамейки – чуть не сказал: пропасти! – говорит: «Простите…». Женщина не раздраженно созерцает неожиданного соседа…»
Злотников пишет «солнце осеннее», а не «осеннее солнце» – и это сознательно сделано. Авторская оговорка – «чуть не сказал: пропасти». Это – не реплика персонажа. Это то, что должно остаться за рамками сценического диалога. Но зачем-то ему это нужно – и мне, лично, понятно, зачем.
Злотников показал пьесу «Сцены у фонтана» Анатолию Эфросу. Но мэтр не врубился. И Петрушевскую, помню, не принял. Студентам раздраженно говорил: «Зачем это нужно –