Детки и матери. М. М. КирилловЧитать онлайн книгу.
евала сено. Всё это я видел впервые. Вокруг стояла тишина, какой в городе никогда не было.
В доме тоже было тихо. Окна были меньше городских окон, к которым я привык, и в избе было темно. Горела керосиновая лампа. В то время электричества в деревнях ещё не было. Топилась печка. Смотреть, как огонь лижет и сжигает поленья, было очень интересно. Хозяева (друзья моих родителей), к которым мы приехали на отдых, угостили меня парным молоком и разрешили залезть на печку. Там было тепло и я, утомившись в дороге, быстро заснул. Накормили и Сашу. Он не слезал с маминых рук.
Проснувшись, я спустился во двор и отправился гулять. В глубине двора по-прежнему стояла лошадь. У сарая высилась большая поленница дров, заготовленная на зиму. В сарае стояла корова.
Сразу за воротами шла дорога, ещё мокрая после дождя. Низко весели тёмные облака. Трава была скошена и убрана в стожки. Людей не было. Мне казалось, что я на краю Земли. В городе я всегда был среди детей. Рядом с нашим домом шумели трамваи и автомобили. По утрам гудели заводские гудки. По радио звучала музыка и привычной была громкая речь взрослых людей. А здесь всё как будто умерло.
Поодаль стоял ещё один дом, тоже на сваях, но и в нём никого не было. Ближе к реке виднелись как будто вросшие в землю ветхие низкие хозяйственные постройки и заборы. Речка, такая же чёрная, как небо, неслышно текла куда-то за деревню. Безлюдье. Скорее всего, это была не деревня, а хутор. Да и что я тогда в этом понимал. Но тоску и какую-то безысходность запомнил.
Побродив в одиночестве по дороге и вокруг дома, я подошёл к лошади, стоявшей во дворе. Лошадь была большой, сильной и красивой. Белая, а грива и хвост – рыжие. Прежде я никогда не видел лошадей, да ещё так близко, разве что на картинках в книжках. Конечно, то были лошади Ворошилова и Будённого – командиров Красной армии. Наших любимых командиров-героев.
Лошадь стояла спокойно, понуро опустив голову. Может быть, она спала. Меня привлёк её большой хвост. Я подошёл поближе. Хвост свисал почти до копыт. В волосах его запутались колючки и листья. Когда лошадь переминалась с ноги на ногу, хвост её слегка вздрагивал и раскачивался. Наблюдать за этой картиной было любопытно. Я погладил хвост. Волоски были жёсткие, и схватить их моими маленькими пальчиками не получалось. Тогда я стал дёргать их снизу. Дёрнул несколько раз. Лошадь не реагировала. Видно, ей не было больно.
В это время я услышал, как на крыльце вскрикнула мама. Вскрикнула и молча побежала по ступенькам вниз. Бегом пересекла двор, схватила меня и оттащила от лошади. Она так испугалась, что поначалу не могла говорить. Я, конечно, не понимал, что случилось. Лишь когда мы оказались в избе, она, прижимая меня к себе, немного поплакала, но меня не ругала. Она вообще меня никогда не ругала, а только разговаривала. Успокоившись, она объяснила мне, что лошадь могла меня лягнуть копытом и убить. Я лошадь дразнил, а она же не знала, кто стоит у неё за хвостом. Лошадь ведь не человек. Долго мы сидели тогда, обнявшись с мамочкой. На улице уже стемнело, а мы всё сидели и сидели.
Мама неожиданно вспомнила, как, ещё в конце 20-х годов, находясь на студенческой стажировке на Урале, в городе Ирбите, пережила подобное же происшествие в детском доме. Она тогда училась в Педагогическом институте имени А.И.Герцена в Ленинграде на дошкольном факультете.
Она рассказала мне, что, зайдя как-то в спальную комнату девочек, она увидела в проёме открытого окна (а это был третий этаж дома) стоявшую безо всякой опоры малышку в одном платьице. Перед подоконником стоял стул, по которому девочка и забралась к окну. Увидев это, мама, по её словам, онемела и не могла голосом остановить ребёнка, перехватило горло. Она пробежала комнату и, поскольку руки её тоже не слушались, схватила девочку зубами за подол платьица и стащила её к себе на руки. Она пояснила мне: за маленькими детьми нужно смотреть, не ухаживать, а буквально ходить рядом. К тому времени прошли уже несколько лет, но мама рассказывала мне об этом с таким волнением, словно это было только вчера.
Конечно, я проникся её тревогой и заботой обо мне и потом так близко к лошади уже не подходил. И всё-таки, лошадь была очень красивой. Позже я мечтал иметь своего собственного жеребёнка и даже рисовал его в своём альбоме.
Что я тогда знал о своей маме? Почти ничего. Просто мы были с ней одно целое. Так было и всю последующую жизнь. Мама есть мама. А тогда ей было всего 30 лет (а отцу – 33). Перед самой войной у нас родился ещё один братик – Вовочка. Много позже я понял, что наша мама, как всякая мама, – святая.
Мы погостили в той деревне ещё несколько дней. Распогодилось. Поднялось небо, посветлели стены изб, высохли лужи на дороге. Мы ходили в лес и собирали грибы. Спускались к речке, но не купались, так как вода была холодна. Надышались вдоволь перед возвращением в задымлённую Москву.
Пришло время, и мы уехали на станцию на той же лошади, запряжённой в ту же телегу. Отвозил нас хозяин. Хвост и копыта лошади были рядом, но, сидя с мамой, я уже ничего не боялся.
Март 2015 г.
1944 год, московский дворик
Рассказ
Шла война. Среди мальчишек нашего двора в Москве, в Лефортово, в 1943–1944 годах самым маленьким