Василий III. История государства Российского. Николай КарамзинЧитать онлайн книгу.
афической защиты. Расширение его границ стало единственной возможностью сохранения и развития нашей цивилизации.
Русь издревле становилась объектом опустошающих вторжений. Бывали времена, когда значительные территории исторической России оказывались под властью чужеземных захватчиков.
Восстановление исторической справедливости, воссоединение в границах единой страны оставалось и по сей день остается нашей подлинной национальной идеей. Этой идеей были проникнуты и миллионы простых людей, и те, кто вершил политику государства. Это объединяло и продолжает объединять всех.
И, конечно, одного ума, прозорливости и воли правителей для формирования на протяжении многих веков русского государства как евразийской общности народов было недостаточно. Немалая заслуга в этом принадлежит нашим предкам – выдающимся государственным деятелям, офицерам, дипломатам, деятелям культуры, а также миллионам, сотням миллионов простых тружеников. Их стойкость, мужество, предприимчивость, личная инициатива и есть исторический фундамент, уникальный генетический код российского народа. Их самоотверженным трудом, силой духа и твердостью характера строились дороги и города, двигался научно-технический прогресс, развивалась культура, защищались от иноземных вторжений границы.
Многократно предпринимались попытки остановить рост русского государства, подчинить и разрушить его. Но наш народ во все времена умел собраться и дать отпор захватчикам. В народной памяти навсегда останутся Ледовое побоище и Куликовская битва, Полтава, Бородино и Сталинград – символы несокрушимого мужества наших воинов при защите своего Отечества.
Народная память хранит имена тех, кто своими ратными подвигами, трудами и походами расширял и защищал просторы родной земли. О них и рассказывает это многотомное издание.
В. Мединский, Б. Грызлов
«Не гений, но добрый правитель». Карамзин о Василии III
Умнейший человек в России, как назвал его император Николай I, Александр Сергеевич Пушкин глубже и точнее прочих современников Карамзина оценил «Историю государства Российского». Пушкинская характеристика этого труда своей лаконичной выразительностью ярко подсвечивает то, что долгое время составляло предмет спора между историками и литературоведами. Для первых карамзинская «История…» слишком близка к изящной словесности, с избытком литературна и живописна. Для вторых она маргинальна в отношении художественной прозы, слишком документальна и фактографична, лишена фабульности и того главного, что заставляет читателя «над вымыслом слезами обливаться», – то есть самого вымысла; словом, это научный труд.
Карамзинская «История…» не то и не другое. Не документальный роман и не научная монография. Пушкин отлично это увидел и блестяще сформулировал: «Карамзин есть первый наш историк и последний летописец. Своей критикой он принадлежит истории, простодушием и апофегмами (нравоучительными изречениями. – Н. И.) – хронике. Критика его состоит в ученом сличении преданий, в остроумном изыскании истины, в ясном и верном изображении событий. Нет ни единой эпохи, ни единого важного происшествия, которые не были бы удовлетворительно развиты Карамзиным. Где рассказ его неудовлетворителен, там недоставало ему источников: он их не заменял своевольными догадками. Нравственные его размышления своею иноческою простотою дают его повествованию неизъяснимую прелесть древней летописи. Он их употреблял как краски …»
А.С. Пушкин. Автопортрет.
Комплект почтовых карточек
«К столетию со дня смерти А.С. Пушкина». 1937
В своем многотомном и многолетнем труде Карамзин одновременно и строгий историк, и словесный художник. Как историка его нередко обвиняли в произвольных толкованиях, пренебрежении фактами ради занимательности изложения и даже злонамеренном «очернительстве» неоднозначных исторических персон. Но отношение Карамзина-ученого к вымыслу слишком известно, чтобы эти обвинения имели под собой прочную основу. Его принцип, сформулированный в предисловии к «Истории государства Российского», – «взыскательная и строгая критика», не позволяющая историку «для выгод его дарования обманывать добросовестных читателей, мыслить и говорить за героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах.
…Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? Порядок, ясность, сила, живопись». Историк, ищущий в «преданьях старины глубокой» истину, исходит из наличных фактов, из заданных реальностью событий. «Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь».
Натура художника, словесного живописца натолкнула Карамзина на мысль следовать в своем труде путями летописцев. Кто знаком с древнерусским летописанием и не чужд литературного вкуса, не лишен чувства стиля, тот знает, вместе с Пушкиным, эту «неизъяснимую прелесть древней летописи», выразительную «поджарость» ее языка, ее простодушную бесстрастность, порой, однако, перемежаемую самыми горячими эмоциями хрониста. В иной формулировке Александра Сергеевича: «… трогательное добродушие древних летописцев, столь живо постигнутое