Шкатулка княгини Вадбольской. Галина Тер-МикаэлянЧитать онлайн книгу.

      Глава первая

      Семилетняя война окончилась непонятно и обидно для русского общества. В декабре 1761 года, когда скончалась императрица Елизавета Петровна, прусская армия терпела поражение за поражением. Однако вступивший на престол император Петр Третий, преклонявшийся перед прусским монархом Фридрихом, поспешил отозвать войска из Пруссии и лишить Россию плодов победы. Вскоре новым императором выпущен был манифест «О вольности дворянства», освобождающий русских дворян от обязательной военной службы, и потянулись домой в Россию несостоявшиеся победители, униженные и недоумевающие.

      Летом 1762 года воротившийся из Пруссии князь Сергей Иванович Вадбольский, генерал-поручик в отставке, пребывал в своем тульском имении в сильно подавленном состоянии. Большую часть времени он проводил в кабинете, сумрачный и молчаливый, однако иногда, будучи в легком подпитии, прохаживался вдоль гостиной и в сердцах кричал сидевшей у окна с рукодельем жене:

      – Берлин взяли, сам Фридрих пред нами дрожал! Государыня-матушка Елисавет Петровна повелела: «быть посему», и побежденные пруссаки на верность России присягнули! А теперь что? В единый миг перемирие, новый государь себя слугою, чуть ли не рабом Фридриховым объявил и все, что нашей кровью было завоевано, Фридриху обратно даром отдал!

      – Государь дан нам Богом, – тихим и ровным голосом возражала княгиня Марфа Ефимовна, – и не нам его судить.

      – А ты послушай, послушай! – кипятился князь. – Когда заезжал я в Петербурге к Кириле Разумовскому, был он в великой печали и говорил, что измайловский полк на манер голштинцев будут реформировать. Супруга государева Екатерина Алексеевна с цесаревичем в опале, народ в волнении – люди несусветное болтают, будто лютеранскую веру собираются вводить и пост отменят!

      – Господь такого не допустит! – перекрестившись, княгиня оглядывала свое шитье и рассудительно добавляла: – Но ты, батюшка мой, лучше бы меньше кричал, не ровен час кто услышит, у стен тоже есть уши. Вспомни, до чего Артемия Петровича пустая болтовня довела.

      Бывший кабинет-министр Артемий Петрович Волынский, казненный во времена Анны Иоанновны, по жене приходился родней Марфе Ефимовне, в девичестве Нарышкиной, и дружен был с ее отцом. Она помнила, как он посещал их дом, и как семья гордилась столь высоко вознесшимся родственником. Зато после ареста Волынского в 1740 все долго пребывали в страхе, опасаясь, что и им припишут участие в заговоре. Княгиня Марфа Ефимовна любила рассказывать мужу, каждый раз добавляя новые подробности, о том, как отец ее и старшие братья полгода скрывались в дальних деревнях, тайно присылая верного человека – узнать, не разыскивают ли их от Тайной канцелярии. Сергей Петрович в ответ обычно усмехался:

      – Ну, видать, не за одни пустые разговоры Артемия Петровича твоего четвертовали.

      – А за что же? Все знают, что больно много болтал он с Еропкиным да Хрущевым о своих прожектах – Сенат ему, вишь, нужен был, права, университеты! Вот и кончил на плахе.

      – Мне бояться нечего, я прожектов не имею, а перед отечеством чист, – все же князь слегка понижал голос, и Марфа Ефимовна, почуяв слабину, немедленно бросалась в атаку:

      – И, подумаешь – чист! Ежели заденешь кого, так всегда вину отыщут. Вот Артемий Петрович – обидел Бирона, а дальше сам знаешь, как было. Поначалу ему взяточничество да утайку казенных денег вчинили, потом и измену приписали.

      Сергей Иванович сердился:

      – Нет в бабьей голове твоей мыслей, матушка, все отцовы слова повторяешь! Артемий Петрович твой не агнец Божий был, не зря его великий государь Петр Алексеевич в свое время палкой поколачивал. Мне казанский купец один сказывал: уж тридцать лет прошло, а в Казани до сих пор недобрым словом нет-нет, да и припомнят, как Волынский у них губернатором стоял. Купцов мзду платить принуждал, казенные деньги на строительство каменного двора сам же растратил, и сам же графа Апраксина обвинил. Кожевенник Микляев возражать решился, так Волынский его сгоряча прибил, и тот вскоре Богу душу отдал. От купечества и промышленников даже жалобу подавали, потому что Микляев знаменитым человеком в Казани был – церковь Покрова Богородицы на свои деньги выстроил, и сам царь Петр Алексеевич в его доме останавливался. Только пока Волынский в чести был, жалобы эти в канцеляриях пылились, зато уж потом Бирон все на свет извлек, все вины ему припомнил!

      Описывая лихоимства Волынского, князь постепенно входил в раж. Княгиня слушала, внимательно оглядывала свое шитье и согласно кивала – она понимала, что горечи за последнее время у мужа скопилось немало, и нужно ее куда-то излить. Ничего, чем нового государя вслух честить, пусть лучше пошумит на опального родича – Артемий-то Петрович уж больше двадцати лет покойник, ему все равно. Слова мужа она немедленно обращала ему же в назидание:

      – То-то и оно, сам видишь, батюшка, как у нас на Руси бывает. Многие дворяне мздой промышляют, и честь свою не блюдут, зазорные дела творя,