Журнал «Юность» №03/2024. Литературно-художественный журналЧитать онлайн книгу.

      Оказывается, императрица Елизавета Петровна

      однажды на балу, увидев у фрейлины Лопухиной

      такую же розу в прическе,

      заставила виноватую встать на колени,

      срезала преступную розу с прядью волос,

      еще и два раза Лопухину ударила.

      Какая же ты дура, Лиза.

      Меняется запах с возрастом,

      роза уже пахнет не так,

      волосы пахнут не так, подмышки,

      и только долгая злая память

      лежит черновиком на подоконнике

      и пахнет свежевысушенным розмарином.

      Только вряд ли в восемнадцатом веке в России

      на кухне использовали розмарин.

      Только представить себе: никогда не одна,

      рядом всегда какие-то условные мы.

      И тоже, наверно, сходила с ума от зимы,

      и тоже, наверно, сходила с ума зима.

      И вот в середине одной из этих бескрайних зим

      край все-таки наступил и горлом пошла она,

      смертная, старческая, не голубая

      в три часа пополудни пятого января.

      И бедная Лиза-старушка туда поплыла,

      ничего в этой смерти не понимая.

      У меня на кухне растет розмарин,

      кто-то принес в горшочке, вот и растет,

      прижился, прибился одной бесконечной зимой,

      рассказывает мне на своем лекарственном языке свои лживые детские сказки:

      дескать, когда-то, когда Святое семейство держало свой путь в Египет,

      Дева Мария положила младенца Иисуса на камни,

      под скромный такой кустарник в белых цветочках.

      Это и был розмарин,

      только другого цвета.

      И вдруг белый цвет превратился в небесный.

      Злая память не может пахнуть высушенным розмарином.

      Только добрая память пахнет камфорой и сосною.

      Два только раза, оказывается, плакал Наполеон,

      когда уже был императором,

      оба раза по своим генералам.

      А в детстве, наверно, вообще не плакал,

      только мучил двух братьев,

      одного бил, другого кусал,

      и всегда успевал первым наябедничать матери,

      так что наказывали искусанного и побитого,

      в общем, та еще сволочь была.

      Битый небитого везет.

      Два раза отрекался Наполеон от престола,

      в последний раз в пользу сына: бедный ребенок,

      ведь если ты взрослый,

      но закроешь глаза и сложишь ладони,

      как будто ты молишься или молишь,

      то эти ладони в прыгающей темноте покажутся тебе детскими.

      Я закрыл глаза, сложил ладони,

      они оказались дитячьими:

      там небитый небитого на руках несет,

      там цыплячий бисер цыпленка зовет,

      тот клюет его, как с голодного края, клюет.

      А мама у цыпленка лиса сверхтревожная,

      говорит: не жадничай, клюй осторожно,

      а то будешь желудком опять болеть,

      за живот, крылышкуя, хвататься.

      А цыпленок ей (или я) в ответ:

      Не хочу открывать глаза, не хочу сюда просыпаться.

      Я вообще тебе никто,

      имя мое никак.

      Я пустое пальто,

      плывущее через мрак.

      Я вернусь домой,

      я сниму штаны.

      Там пустяк пустой

      зимней пустоты.

      Пустота берет

      ручку в пустоте,

      пишет пустота

      знаки на листе.

      Жил да был пример

      про пустячных пчел.

      Я тебя решил

      и теперь ушел.

      Анна Ахматова однажды сказала,

      когда выходила ее послеопальная книга,

      сильно почиканная советской цензурой,

      так, что остались там только рожки да ножки, пейзажные зарисовки:

      «Что сможет сказать про меня современный читатель?

      Эта дама очень любила гулять».

      Когда