Лучшие диктанты и грамматические задания по русскому языку повышенной сложности. 1 класс. Г. Н. СычеваЧитать онлайн книгу.

      Сразу возникает вопрос: а как же лозунг «СССР – оплот мира во всем мире!», который постоянно звучал после Великой Отечественной? А конгрессы сторонников мира? И не только в годы атомного шантажа, но и после испытания «изделия 301». Собственно, такова была основа советской политики со времен ленинского декрета о мире, с которого началась история «первого в мире государства рабочих и крестьян». Да и дореволюционные традиции на этот счет имелись – и задумка «Священного Союза», которая принадлежала Александру I, и циркуляр министра иностранных дел Михаила Муравьева, с которого началась Гаагская конвенция о мирном разрешении международных споров.

      В 1950 году в Советском Союзе не было более важного слова, чем «мир». За «дело мира» выступали даже школьники. Громко прозвучало «Стокгольмское воззвание» «О запрете применения атомного оружия». Его инициатором и первым подписантом был французский физик Фредерик Жолио-Кюри. Но, по большому счету, это советская задумка – и очень важно, что ее лицом стал парижский нобелевский лауреат. У Москвы на этом направлении было много сильных сторонников во всем мире. Отрицать важность и успех этой работы невозможно.

      Воззвание, которое сразу опубликовала газета «Правда», подписали около 275-ти миллионов человек. И среди них – больше 115 миллионов советских людей, кстати – почти в полном составе Союз писателей СССР. В США за сторонниками Воззвания писали доносы и следили как за неблагонадежными. Как же, «рука Москвы». Это уникальный документ, о котором в последние годы мы почему-то вспоминаем редко. Даже 70-летие Воззвания толком не отметили. А Аркадий Райкин тогда даже обратился к Чарли Чаплину с песней, в которой вопрошал: «Мы еще не подписали Стокгольмское воззвание? Мы ждем».

      И, поверьте, пионеров в СССР в те годы воспитывали в таком же духе. А помните картину Фёдора Решетникова «За мир!», по которой миллионы ребят писали сочинения? Это тоже 1950 год. Мальчишки, привыкшие к войне, выводят на стене слово «мир», хотя в их стране это опасно… Неужели из-за этих сочинений слабее в коленках становился патриотизм советских мальчишек?

      И это была не дань некой традиции, а слагаемое весьма эффективной политики. На весь мир тогда громко прозвучали слова министра иностранных дел СССР Андрея Вышинского, сказанные с трибуны ООН: «Советская делегация прибыла сюда на Ассамблею и привезла с собой проект предложений, которые осуждали пропаганду войны и поджигателей войны. Мы разоблачили этих поджигателей, мы указали пальцем на них. Мы даже их перенумеровали для того, чтобы всем было ясно, о ком идет речь и о чем идет речь, так как мы знаем, что не может быть большего несчастья для простых людей, для миллионов и миллионов людей во всем мире, как новая война. Мы поэтому требовали осудить пропаганду войны. Нам сказали: это недемократично, потому что нельзя осуждать пропаганду войны, ибо это нарушает свободу слова и свободу печати». Борьба против поджигателей войны и против колониализма – вот два направления, которые помогли советской дипломатии во много переиграть американцев, заслужив симпатии большинства стран на всех континентах. Потому что у большинства сложилось впечатление: Москва сражается за мир и против очередных «крестовых походов», Вашингтон стремится к гегемонии и имеет обыкновение со многими говорить свысока. «Мирная инициатива Советского Союза», – это словосочетание в те времена было известно всем. Скажем прямо: при Хрущеве столь мощного нажима на эту тему не было. Ее возродили в конце 1960-х, когда тема «борьбы за мир» стала основной концепцией Брежнева. И в 1975 году Всемирный совет мира принял «новое Стокгольмское воззвание» – против гонки вооружений. И снова были успехи, а армия и флот нисколько не стали слабее. Напротив.

      Пожалуй, невозможно сплотить Россию идеями войны ради войны. Наш идеал сформулировал еще Михайло Ломоносов (которого невозможно заподозрить в пацифизме): «царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина». Умение ценить эту тишину нисколько не мешало боевому духу. И в брежневском принципе «Мир – это первое слово» трудно не увидеть уверенность в себе, в потенциале нашей страны. Москва заявляла, что готова побеждать в мирном соперничестве. В том числе – и по части военных технологий, но без агрессии и авантюр.

      Но важно и другое. Хорошо бы нам осознать, что политика Сталина не была прямолинейной. Суровая подготовка к труду и обороне сочеталась, например, с популярностью сентиментальных в самом высоком смысле сказок Андерсена. На одной ножке стул не стоит, идеология и воспитание – тем более не удержатся. Это очень хорошо понимали в те времена, когда умели и разрушать, и строить, и бороться с пережитками прошлого, и сохранять традиции. Наверное, это и есть диалектика. Так было и в 1980-е. Разве не существовало в США массового молодежного антивоенного движения? Разве плохо сражались советские солдаты и офицеры в Афганистане? А всеобщая неготовность к политической тряске, которая началась в годы Перестройки с политикой «борьбы за мир» связана уж слишком косвенно. Скорее тогда настало время экстремизма, а не ценителей «возлюбленной тишины». И на демократических митингах в 1990 году о «деле мира» не кричали.