Записки о виденном и слышанном. Евлалия КазановичЧитать онлайн книгу.
естных писателях и литературоведах, с которыми ей довелось познакомиться и общаться (А. А. Блок, Ф. К. Сологуб, Н. А. Котляревский, И. А. Шляпкин, Б. Л. Модзалевский и многие другие) и знаменитых художниках А. Е. Яковлеве и В. И. Шухаеве. Казанович могла сказать о себе словами любимого Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»; переломные исторические события отразились в дневниковых записях в описаниях повседневного быта, зафиксированных внимательным наблюдателем.
На 1-й ст. обложки: Групповая фотография преподавателей и слушательниц ВЖК. 1907 (?). Фрагмент; Здание С.-Петербургских высших женских курсов. 10-я линия Васильевского острова, д. 31–35. 1910-е. На 4-й ст. обложки: Фото Е. Казанович. Начало 1900-х гг.
ISBN 978-5-4448-2832-8
© А. В. Востриков, состав, вступ. статья, комментарии, 2025 © Ю. Васильков, дизайн обложки, 2025 © OOO «Новое литературное обозрение», 2025
Евлалия Казанович и ее «Записки о виденном и слышанном»
Биография Евлалии Павловны Казанович не содержит ярких событий. Она родилась в 1885 г. в Могилеве в обедневшей дворянской семье. Отец, Павел Иларьевич Казанович, ничего не добился ни в учебе, ни в службе по судебному ведомству, ни в ведении хозяйства, ни в творческих занятиях; он был дважды женат и имел 10 детей. Евлалия была из младших; к тому времени, когда она окончила Могилевскую женскую гимназию (1902), семья, находившаяся на грани распада, уже лишилась последних владений и жила нерегулярными адвокатскими гонорарами отца и такими же ненадежными заработками матери в модной мастерской. Евлалия была образованна и недурна собой. По логике жизни такой девице надлежало выйти замуж за какого-нибудь могилевского чиновника или помещика, желательно побогаче, как ее тезке – героине пьесы А. Н. Островского «Невольницы»1. Нашлись и кандидаты на роль мужа, однако дело не устроилось. Лель (это поэтическое имя она предпочитала детскому Ляля) была далека от практических расчетов; с детства не зная ни роскоши, ни обычного достатка, от бытовой неустроенности она привыкла скрываться в мире фантазий; сначала это были пампасы, заимствованные из романов Майн Рида, а потом – Петербург и Высшие женские курсы. В 1905 г. ей удалось преодолеть отговоры матери, она отправила документы и была зачислена на первый курс.
С.-Петербургские высшие женские курсы, известные также под своим неофициальным названием – Бестужевские, были основаны в 1878 г. и за прошедшие годы превратились в полноценный женский университет, что и было неоднократно отмечено на широко отпразднованном в 1903 г. 25-летии. Однако в 1905 г. нормальной порядок был нарушен: весенний семестр на курсах, как и в других высших учебных заведениях, не состоялся из‑за революционных волнений, и хотя летом прием на первый курс был проведен в обычном порядке, но осенью, уже в середине октября, занятия снова были остановлены и более не возобновлялись до конца учебного года. Начавшееся с такой вынужденной задержки пребывание Казанович на курсах затянулось на 8 лет. За эти годы она пережила увлечения математикой2, потом философией и психологией и пришла к русской литературе; ученье из возвышенной мечты превратилось в обременительную рутину. 19 мая 1913 г. она записала в дневнике: «…окончила курсы. Ну и что же! Ничего не изменилось: мир стоит по-прежнему, и я сама не стала ни на каплю гениальнее, чем была. Разве цена за вход на всякие выставки и увеселения прибавилась <…>. Скучно!..»
К этому времени у Евлалии Павловны уже появилась новая жизнь. Еще в 1911 г. она обратилась за помощью к Н. А. Котляревскому, чьи лекции на курсах усердно посещала, и тот предложил ей для заработка писать библиографические карточки на книги, предназначенные для Пушкинского Дома. Собственно, никакого Дома тогда еще не было – был проект создания некоего национального музея великого поэта. Начавшие поступать пожертвования (в том числе книги) аккумулировались в Академии наук; их описание и приведение в порядок и были поручены Казанович. И сама работа, и атмосфера Академии, и причастность к высокой науке и имени Пушкина пришлись ей по душе. На ее глазах (и при ее посильном участии) Пушкинский Дом прирастал материалами (книжными, архивными, музейными), обретал самостоятельное лицо, постепенно превращаясь в тот музейно-исследовательский комплекс, каким мы знаем его сейчас. В первые годы статус Казанович (как и всего Пушкинского Дома) был достаточно неопределенным, формально она считалась «за штатом», и в годы войны, а потом революции пришлось искать должности с окладом и продовольственными карточками. Помогли новые академические знакомства: в 1916–1917 гг. Казанович служила в архиве Министерства народного просвещения, с 1918 г. – в Петроградском бюро статистики труда, в 1919 г. – в Театральном отделе Наркомпроса, не оставляя своих прежних «внештатных» занятий. В июле 1919 г. был утвержден штат Пушкинского Дома; Казанович была принята на службу и смогла отказаться от прежних совместительств. Последующие десять лет она исполняла обязанности библиотекаря, помощника хранителя книжных собраний (с января 1921 г.), а затем научного сотрудника II разряда Рукописного отдела (с апреля 1922 г.); за эти годы она подготовила несколько статей и архивных публикаций и выпустила две книги: «Д. И. Писарев: (1840–1856 гг.)» (1922) как автор и «Урания: Тютчевский альманах. 1803–1928»
Не исключено, что именно образ М. Н. Ермоловой в роли Евлалии Андреевны Стыровой (Малый театр, 1883 г.), а не св. великомученицы Евлалии Барселонской подтолкнул родителей к нетривиальному выбору имени.
Изучение математики было необходимо для последующего поступления на архитектурное отделение Академии художеств – замысел, не получивший развития.