Желтый дракон Цзяо. Андрей ЛевинЧитать онлайн книгу.
рапезы и службы уже прошло. Поэтому монахи, направляясь группами из своих келий в молельню, вполголоса спрашивали друг у друга, что мог означать сей неожиданный призыв.
Через несколько минут двор опустел. Звонарь, ударив в колокол, пробил вторую стражу.[1] В этот момент из отдаленной кельи вышли еще четыре послушника. Один из монахов, оглянувшись по сторонам, убедился, что за ними никто не наблюдает, и кивнул остальным. Все четверо быстро пересекли двор и исчезли в воротах.
Покосившиеся ворота с надписью «Кумирня, где постигается мудрость», обшарпанные, местами полуразвалившиеся стены, заброшенный, поросший дикими травами сад, давно не крашенные постройки, неухоженное монастырское кладбище – все свидетельствовало о том, что святая обитель переживает далеко не лучшие времена.
Когда-то здесь устраивались ослепительно-роскошные приемы для местной знати из соседнего городка и окрестных деревень, представления театра теней, праздники фонарей,[2] шумные ярмарки. Но все это кануло в прошлое. В год Обезьяны династия Мин рухнула под ударами маньчжурских орд. Многие города были разрушены до основания, опустошены целые районы. Несметное количество отрубленных голов служило жутким украшением дороги завоевателей. Чужеземцы глумились даже над мертвыми. Они разрывали могилы тех, кто при жизни не покорился им, обезглавливали и сжигали их тела. Мужчин, чтобы унизить побежденных, под страхом смертной казни заставляли, по маньчжурскому обычаю, носить косу и брить часть головы. В деревнях новые власти установили жесткий закон круговой поруки – баоцзя. Доносы, преследования, пытки, казни стали таким же обычным атрибутом сельской жизни, как поклонение культу предков.
Особенно настороженно маньчжуры относились к монастырям, считая их очагами смут и беспорядков. Храмы, которые на протяжении веков были не только религиозными, но и культурными центрами Китая, хирели.
Пришел в запустение и Шаолиньский монастырь. Не было здесь больше торжественных обедов с неповторимыми, разносившимися далеко вокруг ароматами китайской кухни. Перестали наезжать поэты, читавшие свои стихи перед толпой восторженных почитателей. В монастырских стенах не звучали уже мелодичные трели любимой в народе бамбуковой дудочки юэ, не стало слышно нежных и мягких звуков лютни, мерных раскатистых ударов в каменный гонг. Окрестности не наполнялись более веселым гомоном многолюдных ярмарок. И даже бедные странники не могли найти здесь приюта, как это бывало раньше. Маньчжуры строжайше запрещали всякие сборища, они хватали каждого, кто казался им подозрительным.
Китай медленно увядал под игом маньчжурской династии Цин.[3]
Но, завоевав китайский императорский трон, маньчжуры не могли праздновать победу. Господство чужестранцев с первых же дней вызвало возмущение в стране. Маньчжурская конница, продвигаясь к реке Хуанхэ, встретила упорное сопротивление войск, возглавляемых народным героем Ши Кэфа.
Три принца свергнутой Минской династии начали борьбу на юго-востоке и юго-западе. Эту борьбу продолжили повстанческие отряды Ли Динго. Вспыхнуло восстание «трех вассалов-князей» на юге. Они сохраняли еще значительную самостоятельность, и маньчжуры решили покончить с опасным для своей власти положением. Был отдан приказ о ликвидации войск князей, но те отказались подчиниться.
Среди крестьян в монастырях начали появляться тайные организации – «Общество старших братьев», «Белая лилия», «Общество Неба и Земли»… Они пользовались большим уважением в народе, потому что провозгласили лозунг «Да возвысится великая Минская династия и да падет Цинский дом!».
Сто восемь послушников Шаолиньского монастыря вели добропорядочный образ жизни, довольствуясь молениями, скромными трапезами, и редко покидали кумирню. Но впечатление покорности и непричастности к мирским делам, которое создавало тихое, размеренное существование обитателей святилища, было обманчивым. В монастырских стенах вынашивались планы борьбы против чужеземцев в южных районах. Монахи создали тайное общество и в соответствии с древней китайской концепцией трех основных сил в мире – Неба, Земли и Человека – назвали его «Триадой».
…В молельне было тесно и душно. Монахи сидели на полу плотно сомкнутыми рядами. Нескольким послушникам не хватило места, и они устроились на потрескавшихся каменных ступенях у входа.
На алтаре стояли небольшая бронзовая статуэтка Конфуция, курильница и две свечи. На стене висела икона бога богатства, войны и литературы Гуань Юя. Он восседал на троне в головном уборе императора, со сложенными на груди руками. От уголков губ божества свисали длинные жидкие усы. Вокруг Гуань Юя стояла свита: чиновник, воин с алебардой, двое юношей с одинаковыми лицами. Один из юношей держал в руках серебряный слиток, другой – меч и книгу. По обеим сторонам от иконы висели две красные дощечки с позолоченными иероглифами – ритуальная молитва «Триады» и антиманьчжурские стихи. На желтых хоругвях, укрепленных по углам, черными иероглифами был начертан лозунг: «Долой Цин, возвратим Мин!» Перед алтарем стояли курильницы побольше с зажженными благовонными палочками. Палочки
В старом Китае вечернее и ночное время делилось на двухчасовые отрезки, которые назывались стражей. Первая стража начиналась в семь часов вечера.
Праздник фонарей отмечался в старом Китае 15-го числа первого месяца по лунному календарю. В праздничную ночь жилища украшались разноцветными фонарями, по вечерам на улицах устраивались шествия с изображением дракона.
Цинская династия господствовала в Китае до 1912 года.