Ливиец. Михаил АхмановЧитать онлайн книгу.
злунной, и оттого шлейфы, расходящиеся конусом, светятся сильнее, а звезды за ними горят, будто ледяные драгоценности в холодной космической тьме. Одни неподвижны, другие кто-то перекатывает по небосводу с края на край, швыряет горстями из бесконечности то к зениту, то к невидимой черте земной атмосферы. Те, что блестящими искрами стремятся вниз, – скутеры и челноки любителей сильных ощущений, а над ними, в вышине, меж звезд и мерцающих шлейфовых полос, плывут огни круизных лайнеров и боевых кораблей Констеблей. Сотни огней, рубиновых, алых, золотистых, изумрудных…
Земля дремлет, но небеса полны жизни, подумалось мне.
Земля и в самом деле еще не пробудилась. Сад, в котором росла одна-единственная яблоня-биоморф, раскинувшая вокруг похожие на сытых питонов ветви, и прораставшая сквозь них сирень, и золотистый тростник, оплетенный стеблями орхидей с резными, будто сотканными из клочьев тьмы соцветиями, и купольный дом с парой Туманных Окон в глубине – словом, весь бьон [1] Октавии и все его окрестности казались нереальными, точно волшебный, скрытый от глаз людских карнавал плавающих в предутренних сумерках фантомов и масок. Сон в это время особенно крепок, и, покоряясь ему, дремлют травы и деревья, стрекозы и бабочки, вода и камни в ближнем ручье и даже неугомонное днем пернатое племя.
Октавия, моя возлюбленная с Тоуэка, тоже спала, и веера длинных пушистых ресниц колыхались на ее щеках в такт дыханию. Она была тут, рядом со мной, а ее мир, ласковая хризолитовая искорка, сияла где-то на другом конце Галактики. Ее безмерно далекий Тоуэк, невидимый среди светил земного неба… Однако ж, думал я, стоит приподняться, сделать несколько шагов, коснуться Туманного Окна – не серо-желтого, а другого, того, что переливается голубым и зеленым, – и вот он, Тоуэк, на расстоянии волоса! Сутки там побольше земных, и поэтому Тави, как урожденная фея-тоуэка, нуждалась в долгом и спокойном сне. Часов пять ежедневно, а то и шесть, если наши любовные игры затягивались сверх меры или были особенно бурными.
Хрупкая изящная фигурка, порывистость движений и привычка долго спать роднили Октавию с ее подопечными. Дети, пока не свершится первая мутация, тоже спят чуть ли не третью часть суток, а в стайке двенадцатилетних девчонок-землянок моя подруга не выделялась ни ростом, ни сложением. Груди у нее были маленькими, стан – тонким и гибким, ноги – длинными, с узкими бедрами, и каждую из ягодиц я мог накрыть ладонью. Накрыть, погладить, поцеловать… Что и делал неоднократно в темноте, когда блистающий лик Южного Энергетического Щита отворачивался от Антардских островов.
В Койне* Продления Рода Тави очень ценили, считая едва ли не эталоном Наставника-Воспитателя. Дети и правда быстрее и легче сходятся с теми взрослыми, которые во всем на них похожи, не подавляют ни ростом, ни силой, не демонстрируют мощь интеллекта, стараются ответить на любой вопрос, а неизбежные свои ошибки и просчеты воспринимают с юмором. Эти ребячьи предпочтения нужно уважать. Хотя не прошедшие обеих мутаций еще не люди в полном смысле слова, они являются крохотным слепком с нашего общества, с любой и каждой человеческой культуры, что возникала и гибла со времени неандертальцев. Так было, так есть и так будет – поверьте, я знаю, о чем говорю. За мной опыт странствий в тех мрачных тысячелетиях человеческой истории, когда жизнь была коротка и существовал лишь один способ продлить ее – через своих потомков.
Над садом серело и розовело. Один за другим гасли шлейфы – Первый Нижний, Второй, Третий, потом Серебристый, Шлейф Дианы, Шлейф Джей Максима. Начали тускнеть заатмосферные огни и звездные россыпи, сменяясь видениями облаков, – они застыли жемчужными тенями на фоне наливавшихся алым небес.
Вдыхая ароматы сирени и пряных орхидей, я смотрел на спящую Тави. Прежде, когда я возвращался из дальних странствий, кожа ее была розово-белой, щеки – округлыми, личико – овальным, в ореоле пепельных волос, а глаза – зеленовато-серыми. Типичная тоуэка, грациозная, миловидная, сладко пахнувшая и – что скрывать! – соблазнительная, точно спелый финик. Особенно для мужчины, который много лет валялся на песке или на блохастых козьих шкурах и нюхал… Лучше не вспоминать, как пахли эти шкуры, как воняли котлы и потные тела моих сородичей! И чем несло из загонов, где грудились козы и ослы!
Нынче моя возлюбленная изменилась. Мы не расставались уже несколько дней, и ментальные флюиды, исходившие от меня минута за минутой, час за часом – особенно, думаю, в сладкие мгновения любви, – стерли с кожи Тави белизну, сделав ее медно-смуглой, щеки – впалыми, а личико – треугольным, плавно стекающим от широковатых скул к узкому изящному подбородку. Ее глаза и волосы тоже потемнели, словно вобрав в себя мрак ночных небес над Нильской долиной. Конечно, я не рассказывал своей подруге о Небем-васт, но память об арфистке из Танарена* была еще свежа, еще не покинула ни рук моих, ни разума, ни чресел, и потому, хотел я того или нет, ее знакомые черты проступали в лице Октавии. Метапсихический резонанс, верный знак, что я был ей небезразличен! Во всяком случае, в такой же мере, в которой Небем-васт была небезразлична мне.
Она погибла под Аварисом* двенадцать тысяч лет назад. Я мог бы забрать ее душу с
Объяснение терминов и понятий, отмеченных звездочкой, дано в комментариях.