История одного детства. Елизавета ВодовозоваЧитать онлайн книгу.
850-е годы – последнее десятилетие крепостного права в России. Своими глазами она видела все несправедливости, которым подвергались простые крестьяне. Ее удивляло и ранило, что людей можно продавать, как вещи, бить плетьми за небольшие провинности, принуждать их к работе на помещика в ущерб собственному хозяйству, отбирать у них последний кусок хлеба. Но особенно несправедливым казалось Елизавете, что крепостные не имели никакой возможности учиться, чтобы как-то изменить, улучшить свою жизнь.
Благодаря родственникам матери, жившим в Петербурге, подросшую Елизавету Николаевну удалось устроить на учебу в Смольный институт для благородных девиц. Но что это было за заведение? Девочек учили рукоделию, музыке, рисованию, танцам и иностранным языкам. Считалось, что им не нужно получать более широкое образование. В результате, проведя несколько лет взаперти, девочки выходили в большой мир беспомощными и неприспособленными к жизни, с испорченным здоровьем, с искаженными представлениями о реальности.
Во время учебы Е. Н. Цевловской поменялось руководство этого учебного заведения, и воспитанницам посчастливилось заниматься под началом великого русского педагога К. Д. Ушинского. Благодаря ему Елизавета Николаевна твердо решила стать учительницей. Тогда же она познакомилась со своим будущим мужем, преподавателем В. И. Водовозовым, найдя в нем единомышленника и верного друга. Более 50 лет она обучала детей грамоте и одновременно писала статьи и книги. В каждой ее строчке выражена мечта о счастье всех людей и стремление к справедливости.
Повесть «История одного детства», страницы которой сейчас открыты перед вами, – это литературная обработка мемуаров Елизаветы Николаевны, выполненная известным литератором О. К. Невзглядовой.
Глава первая
Моя семья
В этой книге я хочу рассказать все, что помню о себе и о своем детстве, о своей семье, о том, как я росла и училась. Я расскажу не только то, что помню сама, но и то, что мне приходилось слышать от моих родных и близких.
Дом моих родителей не был похож на помещичьи усадьбы наших соседей. И жизнь в нем текла по-особенному.
– Вы нынче будете у Цевловских? – спрашивал один сосед другого.
– А как же, – отвечал ему тот, – нынче новую комедию будут ставить, так мы всей семьей поедем поглядеть.
И вот съезжались к нам, в Погорелое, гости. Не только члены помещичьих семей, но и все их домочадцы – гувернантки, лакеи и горничные – по нескольку дней гостили в имении моих родителей. В дни представлений наш дом и все его пристройки были полны народу.
В ту пору театр был большой редкостью даже в городе. А уж в деревне о нем и мечтать не приходилось.
Однако отец устроил у нас домашний театр не для забавы.
– Наш театр послужит для пользы детей, – говорил он матушке, когда она жаловалась, что эта затея стоит им слишком дорого.
Матушка жаловалась недаром. Для такой большой семьи, как наша, театр и постоянные гости были не по карману. Ведь нас, детей, было так много! Но прав был и отец. Для братьев моих и сестер (я была еще совсем маленькой и не принимала участия в спектаклях) театр имел большое значение. В других помещичьих семьях дети росли как сорная трава. Они бродили по дому без всякого дела или бегали целый день по двору.
Совсем не то было у нас. Отец, человек образованный и умный, постоянно заботился о детях. Он хотел, чтобы его дочери и сыновья сделались полезными и образованными людьми. Старших он научил иностранным языкам, сам переводив с французского пьесы, разучивал с детьми роли. Мы, дети, никогда не оставались без дела. Готовясь к спектаклям, сестры помогали горничным шить костюмы и мастерить разные вещи: из золоченой бумаги клеили короны и украшали их цветными бусами, вырезывали из дерева или картона латы и шпаги, раскрашивали их и разрисовывали занавес. Все принадлежности театра были самодельными. И даже артистами были сами дети, хотя, конечно, играли на сцене крепостные: одиннадцать человек из них были исключительно предназначены для театра.
Во время театральных спектаклей отец сам всем распоряжался. В антрактах он выходил к публике и, посадив себе на плечо моего младшего брата, заставлял его говорить наизусть стихи или басенку. А после спектакля должны были танцевать мои сестры. Они выходили на сцену в русских нарядах: в сарафанах, кокошниках с множеством разноцветных лент, падающих на спину вместе с косой, с нитками разноцветных бус на шее.
– По улице мостовой! – кричит отец оркестру, и сестры, помахивая платочками, плывут под музыку одна за другой.
– Русскую! – скажет отец, и вот появляются мои братья. Они одеты в кумачовые[1] рубахи и плисовые[2] штаны. Вместе с сестрами они весело отплясывают разудалую русскую.
Неудивительно, что все мы, от мала до велика, обожали отца. Играя с младшими, он поднимал такую возню, что нередко в комнату вбегала матушка. Она стыдила мужа за то, что тот сам увлекался игрой как ребенок, но отец ничуть не смущался и подшучивал над ней. Матушка смеялась шутке, и возня возобновлялась.
Многие
Кума́ч – ярко-красная хлопчатобумажная ткань (
Плис – грубая хлопчатобумажная ткань с ворсом, похожим на бархатный.