Тор-шер. Дмитрий ДрагилевЧитать онлайн книгу.
во время киносъемок: сигнал «мотор», статисты пошли. Словно во времена Сирина (Набоков упомянул этот факт в романе «Отчаяние»), недра «выплевывают» народ порциями, по мере прибытия поездов. Поневоле выругаешься, завидев очередных выныривающих: значит поезд как раз тю-тю. Учитывая собственную перманентную спешку, и то, что десятиминутные перерывы здесь наблюдаются даже в час пик, зрелище досадное. Хотя радует отсутствие неиссякаемой толчеи на лестнице, на перроне, в вестибюлях. Ибо, по Мандельштаму, в «толпе лиц не видно, но живут самостоятельно одни затылки и уши». В Киеве, например, за минуту ожидания на платформе скапливалось такое число граждан, которое способно было поместиться в вагонах лишь путем экстремального уплотнения. Кроме того, берлинские вагоны почти не гремят, при отправлении и прибытии состава всегда услышишь голос собеседника; никаких тебе турникетов и эскалаторов немыслимо длинных. Немецкий U-Bahn расположен на уровне канализации: откройте люк – и вы уже в пути. Экономия времени и лишний шанс увидеть колышущееся платье кинозвезды над вентиляционной шахтой подземки. Впрочем, с кинозвездами плоховато. Разве что мелькнет знакомый бомж, оживший гротеск карикатуриста Георга Гроша – с головой, похожей на хэллоуинскую тыкву, помесь профессора Мориарти и вервольфа Николсона.
Берлинский концерн «Werner Media» в свое время учредил и издавал (в числе прочего) «Еврейскую газету» на русском языке. В декабре 2006 года в ней можно было прочитать такое сообщение: «Как заявил Ратушняк (мэр Ужгорода. – Д. Д.), Адольф Гитлер, придя к власти, “в первую очередь расстрелял 300 трамвайных зайцев”. Мэр подчеркнул, что именно с того времени началось “бурное развитие страны”». В современном Берлине, лихорадочно борющемся с социальными льготами, «зайца», трижды застигнутого врасплох, могут упечь на полгода в тюрьму. После полуночи линии метро, как правило, прекращают свою работу. Причем в первую очередь заканчивается сообщение с наиболее бедными жилыми районами. Добираясь из солнечного Штеглица в пасмурный Веддинг, попадаешь только на вокзал Zoo. Хотя, если разобраться, у каждого города – свои причуды. В благополучном восточногерманском Эрфурте первых лет ХХI века трамваи к вечеру меняли свой маршрут и номер. Неискушенный путешественник из точки А в точку Б мог очутиться вовсе не там, куда направлялся.
Пассажиры городского транспорта – бесправный народ. Иногда мне кажется, что именно на них отрывается государство, не желающее отвечать за ранее прирученных граждан. Или это один из удобных способов дать выход агрессии по адресу представителей нетитульной национальности, нелегалов, маргиналов и других безлошадных, а стало быть, неимущих. Для сравнения – два примера. В начале 90-х (в пору резкого роста цен на проезд) в рижских трамваях чинили облавы: вагон останавливался на перегоне, в него влетала целая толпа контролеров, которые устраивали нечто среднее между проверкой билетов и шмоном. Не раз был свидетелем грустных сцен, когда не приглянувшихся безбилетников тузили и выкидывали на улицу (невзирая на возраст). С чем-то отдаленно напоминающим облавы иногда сталкиваешься и в Берлине: выходишь на перрон, а тебя встречает эскорт сотрудников местного «трамвайно-троллейбусного треста».
Трамваи в Берлине не отменили, вопреки предрекавшему это Набокову. А роковой и экзистенциальный смысл рельсового пути, где бы он ни пролегал – в городе или вне города, на мостовой, под или над ней – тема классическая. Неспроста первое, что бросается в глаза на перронах берлинской электрички (надземки, эстакадной дороги) – отнюдь не название станции, которое тоже присутствует, а сообщения наследников г-на Безенчука и фирмы «Нимфа». Глядишь в вагонное стекло, ищешь глазами табличку, хочешь знать, куда приехал, не Дибуны ли? Находишь сразу – длинненькую, вытянутую, прямоугольную, а на ней какое-нибудь «Wittenburg Bestattungen»1. Прямо над перронной скамейкой. Да и по городским кварталам почти на каждой улице – вывески наравне с вокзальными, ресторанными, вплоть до неоновой рекламы и украшений брандмауэров: «Tag und Nachtruf, global, seit 1905». (Звоните днем и ночью, хороним по всему миру, с 1905 года.) Спрашивается, зачем ночью звонить? Вывозят и тайно закапывают?
Транспарант «Billigbestatter»2 красуется едва ли не на фронтоне одного из вокзалов германской столицы. Странно, почему до сих пор не догадались использовать для этой информации афишные тумбы? Референций много. Поневоле вспомнишь и Дюма, и Ильфа, и Целана, и memento mori. И все же даже Берлин, то сумасшедший, то вот такой, почти макабрический, расхолаживает: население движется прогулочным шагом. «Въезжая в эту страну, словно влезаешь в домашние шлепанцы», – сказал однажды рижский радиожурналист Алексей Романов. Мне пришла в голову несколько иная фраза: Германия – зона недомашнего консервирования. Или псевдодомашнего? Дежурная вежливость, условная добропорядочность, тихо пестуется общий знаменатель – калориферное, среднеарифметическое тепло. Однако пожаловаться на полный дефицит мимики нельзя. Эпизоды, свидетелями которых я был в середине нулевых, сегодня, наверное, не достойны упоминания. И все же приведу некоторые.
Негр – немцу, попросившему его маленькую дочь вести себя потише: «Ты сейчас вылетишь из автобуса» (Du fliegst jetzt aus dem Bus raus).
Немка при виде турецкой семьи – он, она, дети во множестве
Название похоронной конторы.
Можно перевести как «дешевый гробовщик».