Цвет пурпурный. Элис УокерЧитать онлайн книгу.
ски моллюск, из которого как раз и добывали пурпурный краситель. Древний пурпур, добывавшийся из морских моллюсков, был фиолетовым. В английском «purple» – обыденное, лишенное надменности слово, такими бывают полевые цветы, простенькие, почти не видные в траве, но и царь Соломон одевался не роскошнее их. Земля, травы, деревья укутаны в божественную славу, это, а не тело деспота достойно пурпура. Истинный пурпур незаметен, как незаметна на фоне мировой истории жизнь черной деревенской девочки Сили, героини романа «Цвет пурпурный». Так, наверное, можно толковать название книги Элис Уокер. Но есть и другие значения у этого названия, угадать которые невозможно, если полагаться только на свою сообразительность. В «Цвете пурпурном» заявлена определенная программа, плохо различимая без некоторой доли окололитературных сведений. И, вероятно, не стоит скрывать, да и вряд ли это возможно, что текст Элис Уокер имеет отношение к феминизму.
«Цвет пурпурный» появился в 1982 году, на исходе второй волны феминизма, бывшего неотъемлемой частью бурных политических движений за гражданские права предыдущего двадцатилетия. Феминизм второй волны 60-х и 70-х годов задавался проблемами равенства, причем не равенства на кухне перед горой грязной посуды, как часто это толкуют сторонние наблюдатели, а равенства за пределами семьи и дома. Белые американки хотели вырваться из одиночества кухни в благоустроенном пригородном доме, заниматься профессиональной деятельностью наравне с мужчинами, обходиться при этом без обидных замечаний, получать вознаграждение за работу, соизмеримое с тем, какое получали мужчины, иметь свои счета в банке (а замужние женщины не имели на это права). Нам, постсоветским женщинам, опять же, не говорю за всех, но по крайней мере в большинстве своем, трудно понять эти проблемы, так как многие из них были решены для нас и за нас ранними декретами советской власти. Беспокоит скорее излишек работы, чем ее недостаток, скорее отсутствие дома в пригороде, чем его наличие. На это же жаловались афроамериканки того времени, утверждая, что белые феминистки, стремясь вон из дома и выдавая это стремление за универсально необходимое всем женщинам, отрицали тем самым «женскость» цветных сестер, которые в большинстве своем и так были вынуждены работать вне дома с утра до вечера, делая грязную работу за небольшие деньги, чтобы прокормить семью. Их нужды зачастую были в корне противоположны нуждам образованных и обеспеченных белых американок. Цвет кожи оказывался не менее отягчающим обстоятельством, чем пол, в ремесле выживания, и вовсе не по эстетическим соображениям – он влиял на социальный статус. Черные участницы движения утверждали, что белые феминистки, борясь за свои права, не замечают, как сами, в силу своей принадлежности к белому среднему классу, участвуют в угнетении афроамериканцев, включая своих черных «сестер». Поэтому-то у черных американок и возникла необходимость обозначить свои интересы как отличные от интересов белых феминисток.
Как-то раз Элис Уокер сказала такую фразу: «Пурпурный относится к лавандовому, как вуманизм к феминизму». Понятно, что лавандовый бледен и водянист по отношению к насыщенному богатому пурпуру. Но что это за «вуманизм» такой, который интенсивнее и ярче феминизма? Слово, образованное от английского «woman», то есть женщина, было придумано самой Элис Уокер, чтобы очертить позицию цветных женщин в пределах буржуазного, преимущественно белого, американского феминизма и заявить о разногласиях с белыми феминистками. Сменив ярлык, Элис Уокер тем самым дала понять, что не о мистических феминах высоких сфер, а о женщинах, реальных и телесных, будет идти речь, и не только об отдельных женщинах, но о целом женском мире афроамериканок, о материнстве и сестринстве, об отношениях женщин друг с другом, их трудах и днях. И не писатели-мужчины или белые американки, такие, как, например, Гарриет Бичер-Стоу с незабываемым дядей Томом, будут чревовещать за афроамериканок, а сами они заговорят своим голосом. В «Цвете пурпурном» не сторонний наблюдатель – сама героиня романа рассказывает о себе в письмах, хотя «закон отца» велит ей молчать: запрет на открытую и откровенную речь озвучен в первых строках повествования.
Слова отца поставлены эпиграфом к письмам Сили – это он, тот, кого она считает своим отцом, запретил ей рассказывать о страшном и стыдном, заедающем ее жизнь. В традиционных понятиях феминизма историческое молчание женщин, их отсутствие на общественной сцене и в культуре связано с запретом «отца», патриарха, главного мужчины в клане. Запрет этот не надо понимать буквально – такова конфигурация властных отношений в обществе, а как известно и как подсказывает современность, изменить конфигурацию можно, только если напечатать строку на клавиатуре и ввести ее в программу, то есть оформить в словах и зарегистрировать сам факт своего существования, сделать его видимым в системе. Но как раз представлять себя, или, другим словом, репрезентировать, законом отца запрещено. «Женщины только и годятся, что для…» – говорит безымянный Мистер, муж Сили, не заканчивая фразы, но читателю, по обе стороны океана, понятно, что может следовать за этими словами в данном контексте. Это своеобразная ловушка, проверка на патриархатное сознание. Элис Уокер демонстрирует, что на самом деле всем нам без слов знакомы правила патриархатных игр. Просто мы не отдаем или стараемся не отдавать себе в этом отчета. Против превращения