По следам полка Игорева. Станислав РосовецкийЧитать онлайн книгу.
ахался от крыш, если под ними особо необузданные киевляне и киевлянки, из тех, которым ночи мало, предавались однообразным, утомительным, однако безусловно весьма для них увлекательным парным телесным упражнениям. Радостно взмахнул крыльями Евпсихий, когда аура над светлицей князя Всеволода оказалась свободной от плотских эманации, однако не успел он воздать по сему случаю благодарственную хвалу Господеви. Ибо виртуальный сигнал «Враг рядом!» во всю мочь прозвучал в ушах ангела, а в тонкие, сердечком вырезанные ноздри ударил слева густой смрад богомерзкого язычества. Резко, едва не вывихнув длинную шею, повернул Евпсихий голову и успел разглядеть светящуюся в плотном утреннем воздухе эфирную дорожку, а над нею блеснуло в мгновенном движении нечто продолговатое, изящных форм, соразмерностью своей вызывающих в душе сладкие, однако смутные чувствования. Потребовалось несколько мгновений, чтобы припомнить мгновенно промелькнувшие детали видения и осознать, что же именно вознеслось с ним рядом.
И тут ангел едва не свалился на посеревшую, из мелких дощечек выложенную гонтовую крышу. Муза, то была муза! Кому же ещё могла принадлежать эта чистейшая белая туника, этот девственный затылочек под высоко подобранными в узел поднятыми волосами, эта тонкая белая нога в золотой сандалии, как бы гребущая по небу? Что он сказал, «девственный»? Да ведь про муз говорят, что от Зевса рожали и от Аполлона будто… Однако, мало ли успевают насплетничать о девушке, если она бессмертна?.. Тот же Зевс, он ведь, вроде, им отец… Вот только какая из муз? Как будто арфу к животику прижимала… Тогда которая из двух – Эрато или Полигимния? И стоило только этой дилемме возникнуть в голове ангела, как в ушах его сладостным шепотком прошелестело: «Полигимния». Впрочем, едва ли имя имеет значение…
Ведь ангелу в первую очередь необходимо было разобраться в собственных чувствах, в только что испытанном им самим, для чего пришлось спланировать и присесть, сложив крылья, на конёк, неприятно влажный от росы.
Как ярко вспыхнула в нём враждебность к языческому божеству! И сколь быстро погасла, когда он распознал Полигимнию… Ну, это можно ещё понять: ведь есть же разница между изысканной, хрупкой музой и зырянским божком Еном, обмазанным жиром и кровью, – или это идола Енова зыряне обмазывают жертвенными жиром и кровью? А что так быстро испарилась вражда, так это всё общение с людьми виновато, не иначе: уж очень они, ангелы, очеловечились, общаясь без конца с суетливым родом людским. И подумал тут ангел, что хоть и пониже у него чин, чем у близ Господа служащих Ему серафимов, херувимов и престолов, не хотел бы он оказаться на их месте. Нет, это, конечно же, великая честь, представлять собою часть седалища Господня, однако Евпсихий не стал бы меняться долею ни с кем из пресвятых престолов, если бы (чего представить невозможно!) вдруг представилась бы такая возможность. И окажись он на месте шестикрылого серафима, скучновато ему теперь показалось бы без конца парить у седалища Господня, неустанно и неумолчно, как токующий глупый тетерев, распевая: «Свят, свят, свят Иегова воинств, вся земля полна славы Его!» И с херувимом, охранником Господним, тоже шестикрылым, однако исполненным очей, не поменялся бы Евпсихий службою: у того, конечно, воинская, почётная должность, да только кто осмелится напасть на самого Господа?
Служить господним «вестником» (ибо греческое слово «ангелос» именно вестника и означает), конечно же, тоже почётно, однако не в пример веселее: сколько новых стран и народов ещё успеет увидеть Господний вестник, пока не снесёт всё сущее на Земле неумолимый Страшный Суд! И даже вот таким, застрявшим на одном поручении на без малого тысячу двести лет, нравилось быть ангелу Евпсихию, хоть и казалось ему несправедливым, что столь надолго отринут он от лица Господня и, песчинка в сонмище ангелов, едва ли не забыт Им. А утешение находил Евпсихий в том, во-первых, что Господь всеведущий и никогда ничего не забывает, помнит, следовательно, и о его скромной особе. А во-вторых, как и всякий служивый, придерживался ангел неславной, но жизненной заповеди: «От начальства держись подальше: заставит работать». А работы ему и без того хватало, ведь люди, наречённые при рождении Евпсихиями, оказались, ведь как на грех, в большинстве своём к жизни не приспособленными, слабосильными и пугливыми, в общем же, робкими неудачниками. Вот и этот князь так называемый, мирским варварским именем именуемый Всеволодом Ростиславовичем, не многим лучше тёзок своих, почти сплошь пьяниц-ремесленников, подкаблучников-поселян да бродяжек подзаборных.
Впрочем, ангел отвлёк свои мысли от князя-неудачи, навестить коего незримо летел этим ранним утром, ибо захотелось ему додумать о себе. Не часто он себе это позволял, слишком много оказалось у него подопечных, несчастных земных Евпсихиев. Так вот, в отличие от херувима и серафима, а того пуще, от престола, он, ангел, намеренно сотворен в образе человеческом и приобрел тем самым с неизбежностью нечто от природы человеческой. Это как в музыке: песни литургии обращены к Богу, вот и содержат в себе нечто божественное. Именно музыка если не близка, то отражает божественное, точнее, его воздушную и внешнюю, опять-таки наиболее близкую грубому человеку и понятную ему стихию. А вот слова – до чего же всё-таки они грубы… Вот как сей «синхрофазотрон», к примеру. Вроде тоже греческое слово, а спроси грека, что оно