Полет обреченных. Фёдор БыхановЧитать онлайн книгу.
янутой руки уже простирается не чернильная пустота, а просто сумрак, да и то начавший уже расслаиваться на составляющие.
Это совершающееся превращение напоминает Калуге нечто-то среднее между прошедшей ночью и наступающим рассветом. Сергей, молча, взирает на открывшееся перед ним пространство над головой. Так в тишине, нарушаемой только мощным храпом и обиженным хлюпаньем, нескольких простуженных носов, проходит всего несколько минут.
Но – каких!
С каждой, прямо на его глазах происходят разительные перемены. И главная из них в том, что былая темень всё больше и больше отступает. Покорно сдаётся она перед этим, мутным, можно сказать, пока ещё ничтожным «источником света». И поделом. Ведь, такого кроме как здесь, больше не встретишь, пожалуй, нигде и никогда.
Тьму разгоняло окошко с вделанным в него куском плексигласа, уже своими очертаниями выдававшего прежнюю принадлежность к выгнутому вертолетному блистеру. Того самого, что имел к Калуге самое непосредственное отношение.
Еще в начале своей здешней службы он немало повозился с этим авиационным хламом. Сначала аккуратно выпилил необходимый по размеру кусок синтетического материала, не пожалев «зубатой» ленточки ножовки по железу, потом, исколов все руки портняжной иглой, лично и весьма рачительно закончил затею.
После чего рядом с его спальным местом и оказалось, вшитой в оконный проем брезентовой палатки, эта часть «остекления» пилотской кабины списанного из-за аварии бригадного «Ми-8».
Утро берёт своё, но до восхода солнца всё еще далеко.
И всё же его неминуемое появление явно обозначилось именно в этом робком – первом признаке нарождающегося дня.
Только Сергея Калугу не проведешь. Уже он наверняка знает истину. Всего-то и заключающуюся в том, что видимая каждому прозрачность на самом деле фикция, бутафорская хитрость! До той лишь поры выполняет уготованную ей роль, пока не подойти вплотную.
А если ещё и хорошенько приглядеться, то любой, даже и не посвящённый в их казарменную жизнь, сразу определит приметы ненатуральности – и отсутствие чистого света, и наличие какой-то фальшивости в этом, все более проявляющимся с каждым мгновением, квадрате.
Ведь, как ни вглядывайся в столь своеобразный показатель времени, перехваченный посредине (для надежности) крестом из брезентовой же тесьмы, абсолютно ничегошеньки за ним не увидишь.
Другие, бывает, принимают окно, что называется, за «чистую монету», но Калуга не обманывается на счёт такого «светильника». Знает наверняка, что даже ясным солнечным днем, бывший авиационный плексиглас нагло проведёт, не покажет то, что творится за стенкой, не говоря уже о темном времени суток.
Вот как сейчас притворяется, заманчиво обещая рассвет. Тогда когда на самом деле продолжает действовать расписание «Устава» – единого и неделимого здесь с иными официальными документами по части важности. И согласно столь сухому и официальному тексту, но вызубренному бойцами «на зубок» лучше всякого стихотворения, вокруг всё ещё царит команда «отбой».
Вроде бы самая обычная команда, как множество прочих приказаний. Однако, на особицу. Ведь только она, любым тоном ежедневно произносимая старшиной, ежедневно заставляет радостно трепетать солдатскую душу.
К тому же – не теряет такой своей желанной новизны – весь срок, пока у каждого тянется долгая по любым меркам, лямка армейской службы.
Да и невозможно привыкнуть к «Отбою».
Особенно ценна команда перед общим подъёмом. Когда для всех оборачивается разными сновидениями. Одним позволив повидаться с далёкой отсюда конкретной невестой. А другим – с просто придуманной подругой «по переписке» не менее желанной для не целованных еще крепышей.
Команда «Отбой»! – прозвучавшая здесь у них ещё прошлым вечером, до сих пор драгоценна своей возможностью продлить сон.
Тот самый, что перед рассветом ещё слаще прежнего. Самый дорогой, не смотря ни на какие «десятые по счёту сновидения», увиденные за ночь всем личным составом их десантного подразделения.
Не умалить его даже бытовыми неурядицами, привычными не только в горах, в боевом охранении, но и здесь на отдыхе – тоже нисколько не избалованном особым комфортом.
И сетовать нужно не на личную проклятую участь или общую жалкую судьбу. Ведь, не по собственному желанию каждый из сослуживцев Калуги, как и он сам, выбирали место для ночлега.
Произошло и это, как всё остальное в их ещё гражданской, так называемой, «подпогонной афганской жизни» исключительно по воле командования: строгого и безжалостного, заботливого и понимающего. С учётом всего этого неумолимой «пятой единоначалия» буквально спрессовавшего здесь – под одной палаточной крышей чуть ли не сотню бойцов.
И не простых пехотинцев, а сотни десантных «Гавриков», считающих достойным для себя «окном в мир» даже сей немудрящий и обманчивый кусок пластика.
Сергей, как и прочие парашютисты, знает на собственном опыте – насколько основательно посекло снаружи непогодой податливое полотно этого искусственного заменителя