Вакцина смерти. Ирина ГрадоваЧитать онлайн книгу.
ом игрушки, телевизоры и одежду. Облаченные в новенькие курточки и пальтишки, под мышкой с разноцветными зайчиками и мишками, дети прохаживались перед умиленными взглядами дарителей, улыбались и благодарили, как их учили воспитатели. К вечеру, с уходом гостей, самые большие и дорогие игрушки распределялись между работниками Дома, как и импортная одежка, а телевизоры перекочевывали в кабинет директора, завуча, врача и на стойку охранника. Конечно, там ведь они нужнее, чем в игровой комнате, в конце концов, что дети понимают в телевидении? Правда, семейные воспитательницы и работники кухни, все же порой испытывая угрызения совести, приносили из дома поношенные детские вещи взамен подаренных новых. Так что, в сущности, жаловаться было не на что: голым и босым никто не оставался. Однако от того, насколько ты мил с теми, в чьих руках находится твоя жизнь, зависело и то, насколько хорошую вещь тебе отдадут с барского плеча.
Другим путем к «красивой жизни» являлось, конечно же, усыновление. На это могли реально рассчитывать процентов десять детей, а остальным оставалось лишь завидовать. Особой популярностью пользовались светловолосые и голубоглазые. Ребятишки черненькие, да еще и, не приведи господь, со смуглой кожей, редко становились желанными для потенциальных усыновителей. Именно им предстояло проторчать в казенном учреждении до совершеннолетия, даже не успев совершить ничего, за что приговаривают к столь длительному сроку.
У Саньки были очень светлые волосы, но слегка раскосые глаза цвета темного ореха ставили усыновителей в тупик. Внешность мальчика русской не назовешь, поэтому Саньку хоть и частенько рассматривали в качестве потенциального сына, но потом останавливались на детях, чьи черты лица не вызывали сомнений. Саня рано усвоил, что попадание в семью ему не грозит, а потому пользовался всякой возможностью для того, чтобы облегчить себе существование в Доме. Учился он отлично. Предметы парню давались легко, кроме того, они были единственным стоящим занятием, отвлекающим от скуки и невеселых мыслей о собственном будущем. Как правило, дети не интересуются столь фундаментальными вещами, живя днем сегодняшним, но Саня рано повзрослел. На его глазах старшие ребята покидали Дом и отправлялись восвояси. Через некоторое время он, подслушивая разговоры воспитателей, улавливал слова «сгинул», «пропал», «не оправдал ожиданий». Для него это означало только одно: за пределами Дома, похоже, жизни нет – все, кто выходит за дверь, исчезают навсегда. Дорога для детей из дома обычно лежала в ремесленное училище. Там их обучали малярно-штукатурному делу, укладке кафеля и монтажным работам. Учиться дети из Дома не любили. Всю жизнь их худо-бедно обеспечивало государство: оно давало хлеб, позволяло прослушать школьную программу, лечило и воспитывало по мере скромных возможностей. Оказавшись «на воле», с тремястами тысяч на книжке и комнатой в коммуналке или квартирой на два, а то и три человека, ребята «отрывались» по полной, прогуливая занятия. Первым делом они накупали себе всякой ерунды – от смартфонов до гигантских телевизоров, шатались по ночным клубам и дискотекам, пили пиво – короче говоря, занимались всем тем, что не дозволялось в Доме. А потом они вдруг с удивлением обнаруживали, что деньги закончились. Примерно пятерым из ста выпускников Дома удавалось устроиться на работу и наладить свою жизнь. Остальные попадали в колонии и тюрьмы, теряли жилье и оказывались на улице, спивались, нищенствовали и в конечном итоге навсегда исчезали из поля зрения работников Дома. Их никто не искал.
Уже в семь лет Саня знал, что не хочет в ремесленное училище. Он наблюдал за окружающими, словно все они являлись диковинными животными, чье поведение невозможно предсказать или объяснить, а потому интересно анализировать. Он уже не волновался во время визитов возможных усыновителей, однако был не прочь подсобить приятелям. Именно Саня изобрел практически беспроигрышный вариант «пристроиться». Для этого приходилось подкараулить понравившуюся пару и, вынырнув из укрытия, броситься к ним и назвать приходящих теть и дядь «мамой» и «папой» – обычно этот прием срабатывал «на ура». Глаза гостей вмиг наполнялись слезами, и они так и норовили схватить находчивого ребенка и сжать его в объятиях. Таким образом, усыновление становилось лишь делом времени. В награду за услуги Саня принимал все – от еды и конфет до книжки, перепавшей от спонсоров. Книжки пользовались его особым уважением. Саня рано понял, что из них можно узнать гораздо больше, чем от воспитателей и преподавателей, которым недосуг заниматься развитием детей. Воспитатели считали Саню странным ребенком, но не могли не признавать его одаренности. Другие дети поначалу пытались задирать мальчишку, но Саня быстро показал зубы: он не отличался особой силой, но в нем было море злости, готовой выплеснуться наружу при первой возможности. Кроме того, он не боялся боли и мог драться до тех пор, пока противник не поймет всю тщетность своих попыток заставить Саню признать поражение. Ему понадобилась всего парочка серьезных стычек со сверстниками, чтобы утвердить свое место в иерархии жителей Дома: лидером он не стал, зато его оставили в покое и по крайней мере относились с уважением, считая, что такого «психа» лучше лишний раз не трогать.
Единственным человеком, к которому Саня испытывал привязанность, стала нянечка. Ей уже перевалило за восемьдесят, и все в Доме называли