Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой. Генри Лайон ОлдиЧитать онлайн книгу.
оскресным днем, конечно, чудненько выбраться сюда с друзьями: шашлычок, «Изабелла», «Бери шинель, пошли домой». Расслабленно привалиться к стволу старой груши, ощущая спиной его тепло даже сквозь рубашку…
Слиться с природой, без лишней фамильярности с ее стороны.
Зато ночью или поздним вечером, как сейчас – благодарю покорно! Особенно когда ты не груши под шашлык околачиваешь, а матерясь сквозь зубы и спотыкаясь через два шага на третий, ковыляешь по здешним канавам. И добро бы пьяный! – трезвый я сегодня. Сотка «Борисфена», распитого на скорую рюмку в Доме офицеров, не в счет. Во-первых, по стону, который здесь песней зовется, только на танке бечевой ездить. Во-вторых, фонари отсутствуют, как классово чуждый элемент, а исключения из правила разбиты шаловливыми аборигенами. В-третьих же, поскольку я редкий гость на окраинах, есть немалый шанс плутать по этой самой Гиевке, как Моисей по пустыне, сорок лет, пока выберусь к земле обетованной. Решил, называется, «дорогу срезать», придурок…
Неподалеку, кажется, со стороны «Красного Октября», что-то бахает: раз, другой. Шпана петардами балуется. Или самодельными взрывпакетами. Если в наш просвещенно-рыночный век кому-то еще не лень набивать их смесью магниевых опилок и перманганата калия, более известного в народе под названием «марганцовки». Эх, помню, в золотые школьные годы… Ч-черт! Так и ноги переломать недолго. А они, родимые, меня-волка кормят. Повернуть обратно? Переживет Наташкина бабушка без моей двадцатки до воскресенья, ничего ей не сделается! Она всех нас переживет, эта бабулька. Так, Мальбрук вернулся из похода: кажется, к метро отсюда направо.
На повороте имелась счастливая достопримечательность: косой от гордости фонарный столб, озаренный сплошь засиженной мухами лампой. Или кто там ее засиживал, эту лампу. Вот прямо под столбом из кустов махровой сирени на меня и выпал человек.
– П-по… моги! «Скорую»… раненый я…
Пальцы, покрытые ржавой коростой крови, клещами вцепляются в лацканы куртки. Трещит ткань. Прямо перед глазами – блеск металла. Наручники! Небось, уголовник, из-под конвоя сбежал… тюрьма же рядом, на Полтавском!..
– Напали, гады… деньги! деньги забрали!.. Менты… или бандюги в форме… м-ментовской…
Левое ухо у него надорвано, торчит хрящом. Глаза мутные, лицо, как и руки, вдрызг испачкано кровью. В мертвенном свете фонаря оно кажется неживым, будто в меня вцепился покойник. Или клоун в гриме. Цирковой грим вблизи – то еще зрелище. Не для слабонервных.
– Спаси, б-брат…
Вырваться и удрать?
– Я… извините, я…
В этот миг силы оставляют человека. Видно, все ушли на последний бросок. Хватка разжимается, я едва успеваю подхватить раненого под мышки. Тяжелый, зараза, хоть и росточку воробьиного.
– Держись, мужик! Я сейчас… сейчас…
Едва ли не сваливаю его на землю, прислоняю спиной к забору. Вроде сидит, не падает. И дышит… пока. Проклиная свою мягкотелость, колочу в ближайшую калитку:
– Хозяева! Человеку плохо! «Скорую» вызовите! Эй, хозяева!..
А может, у них телефона нет? Должен быть. Хотя бы мобильник. Дом богатый: двухэтажный, с балкончиком… Хозяева дома: вон, окно голубым светится. «Поле чудес» смотрят. «Пользуясь случаем, хочу передать привет сестре Марусе из Пупырьцов, а также ее супругу, почетному стрелочнику Ивану Кузьмичу…»
– Эй, есть кто-нибудь?!
– Вася, гони раклов! Пьянчуги, твари, житья от них нету…
На крыльце загорается свет, в дверном проеме возникает шкаф с головой – надо полагать, Вася. Классический. В руке – сучковатое орудие насилия.
– Чего орешь? Вали отсюда, алкаш!
– Да не алкаш я! Врачей надо… тут мужику плохо…
Про то, что «мужик» ранен и в наручниках, благоразумно умалчиваю.
– Слышь, Ирка? Вызвать? – шкаф разворачивает фасад в глубь дома.
– А потом штраф платить? Гони в шею!
Амбал в дверях как-то неопределенно, по-бабьи, пожимает плечами. Свет на крыльце гаснет. Вот такие у нас люди. Добрые самаритяне. Эра милосердия во плоти.
Меня берет зло. Бросаюсь к забору напротив – и слышу топот ног.
– Не двигаться! Буду стрелять! Руки на забор!
Ослепленный фонариками, краем глаза успеваю заметить троих в форме.
Все. Приплыл. Сушите весла.
Сердце отчаянно екает, ухая куда-то в область желудка. В животе – ледяной спазм, и очень хочется в сортир. Медленно, словно в дурном сне, кладу руки на забор.
– Ноги ширше! Так и стой.
Так и стою. Если это бандиты, им лишний свидетель – кость в горле. А если и вправду милиция – на меня дело и «повесят». Застали на месте преступления, руки в крови, коньяком пахнет… М-мать! У меня еще и ножик на поясе! Швейцарский «Victorinox», подарок любимой тещи… Маленький? – ну и что?! Человека при желании карандашом зарезать можно.
– Не он это, Сеня!
– Точно… Б-блин!
– Повернитесь.
Поворачиваюсь.