Смятение, верность, возрождение историческая повесть. Альфира Федоровна ТкаченкоЧитать онлайн книгу.
и переулках, завывая на углах с посвистом. Ветки намокли и клонились над крышами домов. Даже, вечно бегающие собаки в солнечную погоду по двору, теперь сидели притихшие, боясь выглянуть дальше своей будки, и лениво поглядывали сквозь прикрытые глаза на проливной дождь во дворе.
Вот скрипнула дверь, и пёс поднял голову. Это Марзия вышла на улицу, посмотреть, долго ещё этот проклятый дождь будет шуметь над крышей её дома. Но он не переставал и ещё больше припустил, барабаня по крыше своими крупными каплями и наклоняя ранетки, почти до самых цветочных гряд.
Она постояла немного и недовольно ворча, пошла назад, в дом.
– А, опять дождь на улице. Ничего не даёт, проклятый, делать. Как теперь я буду огурцы собирать. Надо бы и помидоры посмотреть. Где вот теперь Гульфина или Рая?
Она развернулась в коридоре, что между двумя комнатами и зашла к сыну, во вторую половину.
– Ну, что, играешь? – спросила она свою внучку Элю, разглядывая принесённую сыном игрушку, – И чего это ты деньги так тратишь-то? Ведь у неё и так игрушек много. Она же опять жвачку у тебя выпросила. Смотри, так и жуёт её, весь стол мне улепила ею. Где только её нет.
– Да, пусть играет. Она ведь маленькая. Ей что, играй, да играй. Места опять в садике нет. Когда ещё будет. А здесь как растёт. Только телевизор, да игрушки и есть. Вся игра.
Марзия постояла ещё немного и пошла в свою половину дома. Дом был поделён на две половины. Когда-то, давно, этот дом принадлежал родственникам Марзии. Но вот уже несколько лет она жила со своим последним сыном, Равкатом, в этом доме. Девки не забывали её. Посещали часто. Надо что-то поделать в огороде, пожалуйста. Рая всегда рядом, через дорогу, прибежит:
– Что, ани, надо? – и поставит суп варить или чай подогреть.
А то и сама Марзия себе чаю вскипятит.
Дождь не переставал. Так и хлестал по окнам.
– Ох, что и будет теперь-то. Опять власть меняется. Кто теперь нами править-то будет. Одни наворовали, другие полезли. И что им надо всем. Сколько этот-то, Кустос, был. А в городе всё так же, как и прежде. А мы-то, теперь, как? Рая, посмотри, мне надбавку к пенсии, что ли дали? Да вот здесь.
И Марзия показала дочери квиток с начисленной пенсией.
– Ты, смотри, что Сарина дочь принесла. На почитай. Может быть, что не так. И когда это нас только кончат тревожить-то? Ведь живём так уже столько лет. Спокойно. Как раньше хорошо-то было. Придём сюда же, к Шамсинке, Кашафкиной, и сидим, разговариваем. Все были. Весело было. И поговорить-то было с кем. А теперь-то одни, как будто и родни нет.
Рая взяла в руки квитанции с напечатанным текстом и посмотрела:
– А, потом почитаю. Что я, не знаю ничего, что ли? Пусть лежат. Мне некогда их смотреть. Да. Это тебе прибавили вдовские, не то за труженика тыла.
Она развернулась и пошла домой.
Вечером, на горизонте показалась слабая полоска надежды. Солнце показала свой закат яркой красной полосой. Ну, значит, завтра мы тепло увидим, вздохнула Марзия. А сама опять села и телевизор смотрит.
– А, что, ани, бабай-то приходил? Как мечеть-то ставят. Кто помогает хоть?
– Дак, строят, говорит. А кто поможет? Ходят, деньги дают, а всё также. Вот строим, а кому. Ты вон на них посмотри, на детей-то. Им – то разве надо её? Они все мимо мечетей и церквей идут.
– Но ведь они молодые. Им хочется другого. Так ведь и ты росла такая же. Всё с девчонками бегала, играла или песни пели. Сама же говоришь, в избу-читальню бегали. Ну, вот теперь и наши все дети бегают, кто куда. Кто на дискотеку. Кто за компьютером сидит. Кто в школе. И учиться надо тоже ведь.
– А кто же против – то. Учитесь. А кто бабаю-то поможет? Он один всё крутится, крутится. Как будто ему одному надо. Раньше как. Все собрались и построили мечеть-то, что вот здесь стояла, через дорогу. А сейчас, не дозовёшься никого. Все заняты, – недовольно проговорила Марзия, глядя на сына, которому шёл уже немалый год.
Он был занят дочерью.
– А что Саркина-то дочь пишет?
– О нас. Как мы появились здесь, в Усолье. И что пишет-то. Кому надо это? Вон Зигфритка хор открыл и то хорошо. Придёшь, попляшешь, и что ещё надо. А тут, одна писанина. Так ведь ещё и верить не будут. Скажут, что мы соврали всё. А мы ведь много лет хранили всё. Вот и сиди и думай, что ей ответить. Она вон про булгар каких-то тоже пишет. А кто его знает? Может и права, – она вздохнула, но сидела и смотрела телевизор, как будто эта, Алкина писанина, ей была тяжёлым грузом, – Нас ведь не спрашивали сильно-то. Не согласны веру церковную принять, пошли отсюда и всё. Вот и здесь мы. Кто ругался, а кто и нет. Бунт устроишь, и тебе же на поддадут. Будешь потом сидеть. Ибрагимка-то почти слепой был потом уже. Умрём все скоро. Смотришь, то один туда, то другой. Никому нет дела до похорон даже. Как хоронить и то не знают. Алка, вон приходила, говорит, что мы неправильно даже хороним-то. Надо, говорит, камни – плиты ставить над могилой-то, как у мусульман, настоящих. А мы всё, по-русски.
– А что, мы, не правильно, что ли хороним-то? Ведь всегда так хоронили. Молитву отчитаем, а там хаир всем бабушкам и всё. А потом