Злачное место. Николай ШпырковичЧитать онлайн книгу.
сной в Москве, а потом с молниеносной скоростью распространилось по всему миру, было чем-то вроде ОРЗ в Лондоне времен Великой чумы. В самом деле, в какое сравнение могли идти нынешние события рядом с той же пермской катастрофой, когда погибло 95 процентов всех живых существ! Ныне же даже у самого пострадавшего вида на планете оставалось еще, по самым пессимистичным оценкам, от 5 до 10 процентов особей, ведущих, так сказать, привычный образ жизни. Да и остальные проценты, по крайней мере те, которые еще бесцельно шлялись по постепенно ветшающим городам или тихо отлеживались в сырых местах, нельзя было считать вымершим видом, тем более что в подобном облике им можно было существовать неопределенно долгое время, некоторые же радикально сменили и облик, что еще больше увеличивало их шансы встретить и четвертое тысячелетие от Рождества Христова. Практически всем остальным видам живых существ, за исключением лишь некоторых, по странному совпадению наиболее тесно связанных с тем, наиболее пострадавшим, нынешние времена должны были казаться сущим раем и избавлением от неизбежной, казалось, гибели. Только этот самый наиболее пострадавший вид категорически не соглашался со столь трезвой оценкой и упорно продолжал именовать произошедшее Великой Катастрофой, Большим Песцом, Эпидемией К, Армагеддоном, пыжась даже сейчас обилием заглавных букв показать свою значимость. Правда, в деревне, где жил Артем до встречи с Крысоловом и его ребятами, столь выспренних названий не то что не употребляли, а даже и не знали. Там это событие называли просто – Это. Многие поминали: Беда. Некоторые, правда, трансформировали Беду в Байду. Так и говорили: «…после всей этой Байды». Ну или совсем просто – Хрень.
Если бы не та сеть с рыбой, бандиты хрен бы вошли в деревню, сторожевых зомбаков им бы не обойти: их сам Артемов отец на капканы расставил, по схеме, так что если одного обойдешь, сразу на другого напорешься. Причем если сразу входивший напарывался на «медленных» зомбаков, специально навязанных на гремящие цепи, и шарахался от них в сторону, он тут же попадал в лапы шустеров на тросах. Без шума не пройдешь, короче. Если, конечно, не знать обходной тропинки, которую и знали практически все белореченские – соседи как-никак, мало ли что. А ведь предлагал батя тропу сменить, а им не говорить, еще когда по зиме белореченских сцапали на замерзшем озере с сетью их деревни и крепко отметелили, – запомнят ведь гады, они злопамятные. Еще когда-то, при царе Горохе, еще когда Союз был и коров все держали, за траву на покосах – чуть не убивали белореченские васильевских, ну… и те тоже… бывало. Потом, когда коров уже не держали и делить покосы стало незачем, поспокойней сделалось, хотя нет-нет и дрались молодые парни на танцах. Ну так то же дело молодое. А потом и молодежь перевелась, как не стало и того самого легендарного Союза, про который батя рассказывал. Артем, еще когда маленький был, верил, а потом понял, что батя ему дурку гонит: типа ездили везде, с Дальнего Востока на Черное море летали… Ну конечно, тогда Хрени Этой не было, ясно, но все равно Артем помнил, что и до Хрени выехать в соседний поселок проблемой было: куда ты поедешь, без денег… А тут – через весь континент лететь! Артем карту помнил, хоть в школу еще до Этого ходить совсем не любил. Ну а потом, когда Это грянуло, деревня вообще одна осталась. Сказать, что жить теперь было совсем уж плохо, – так Артем не сказал бы. В школу, например, ходить все бросили – и то плюс! А и закончил бы ее Артем – что дальше? Все равно в своей родной деревне и останешься да землю пахать будешь. Ну телика теперь нет, ну, стали товаров поменьше привозить. Так, а толку с того было, что Ашот в деревню еще до Хрени те товары завозил, если денег все равно ни у кого не было? Как раньше на мед и сушеные боровики все меняли, так и теперь, разве что вместо лысого Ашота теперь ездил кучерявый Сергей. Сейчас даже лучше: не только мед и грибы можно обменять, а и зерно. Овощи и картошку Сергей не брал – говорил, что в поселке их сами многие выращивают. А Ашота съели, говорил, подчистую, еще в первые дни, так что даже и зомбаком ему стать не привелось.
Хлеб, конечно, вырастить посложнее, чем картошку, – высокий он, там только морфам и прятаться, так что городские тогда здорово умылись, еще по первой жатве. Так с тех пор и повелось – хлеб растят в деревне, ну, так испокон веков и было, батя говорил. Хоть Артем его не понимал – он-то помнил, что хлеб всегда в магазине был. А вокруг деревни никто его и не сеял никогда, на Артемовой памяти. Вот после Хрени только и стали. У них-то в деревне таких тварей, как Сергей рассказывал, в общем-то и не водилось, хотя из леса дикари порой, бывало, выскакивали. Ну так они ж мелкие, кто дошел, да и медленные. Стеречься надо, конечно, так на то тебе и глаза дадены. Когда жатва, тогда, конечно, страховаться надо, бабы и девки с серпами жнут, в рукавицах, а мужики с ружьями да дубьем рядом стоят. Ну и никого не погрызли никогда, не то что в этом городе… Бабы, кстати, так наловчились серпами орудовать, что в последнюю жатву мужикам и работы, считай, не было – сами бошки дикарям пробивали.
Да, так вот после того случая с сетью батя и говорил, что сменить бы надо тропу, и хотели ведь, да белореченские тогда пришли, покаялись. Сослались на голодуху – зима и вправду голодноватая выдалась, а у белореченских хлеб тогда, как назло, не уродил. Ну и нормально жили ведь потом: в гости ходили, Васька даже Аньку Лесникову замуж звать собирался