Она в отсутствии любви и смерти. Эдвард РадзинскийЧитать онлайн книгу.
ет Она: 18 лет, миловидна, не более, одета в серенькие польские джинсы и в голубую байковую кофточку (уличный вариант) или в коротенький серенький балахончик (так она ходит дома). На стене висит еще одна ее любимая вещь – красная поролоновая куртка, оставшаяся со времени ее 14-летия. (Вещи свои она любит, хранит подолгу им верность, высокомерно не замечая, что они старенькие и немодные, ибо с ними у нее всегда что-то связано.) Ее комната – узкий пенал, где помещаются всего три предмета: письменный стол, вечно раскрытая кресло-кровать и магнитофон. Это удобно, потому что можно лежать на кресле-кровати (любимая поза) и доставать до стола, а главное – до магнитофона. Но это и не очень удобно, потому что, задумавшись, она начинает разгуливать по комнате, как по улице: откинутая голова (гордость) и устремленные в небо глаза (сомнамбула), – и оттого она бьется, по очереди, сначала об угол стола (вскрик), потом о кресло-кровать (проклятия!). Это повторяется изо дня в день, но откинутая голова и устремленные в небо глаза остаются.
Окна в ее комнате всегда раскрыты, и комната наполнена немыслимым солнцем (южная сторона) и невообразимым грохотом трассы (дом стоит на шоссе). Она выросла в этом грохоте и совершенно к нему привыкла. Для нее в этом только большое преимущество: она может свободно разговаривать в своей комнате вслух – сама с собой, как с подругой, ибо из-за шума ничего не слышно в той, во второй комнате, которую занимает Ее мать.
Вторая комната – комната ее матери. Проходная, большая и тихая (окна во двор). Здесь все как у всех: трельяж, телефон на полу на длинном шнуре (о который Мать периодически спотыкается), большая тахта (можно залезать с ногами) и зеленое кресло из югославского гарнитура. Ее матери «за тридцать», но Мать – прелестна: она кажется совсем юной в голубеньком несминаемом джинсовом костюмчике.
Третья комната находится на другом конце города и принадлежит Подруге ее матери. Это точно такая же комната, с точно таким же югославским креслом (только желтым). Подруга – сверстница ее матери и одета в точно такой же джинсовый костюм, только Подруге он не идет, потому что подруга маленькая, толстенькая и некрасивая. Естественно, зато подруга очень энергичная и просто ни секунды не может усидеть на месте, все время носится по комнате или убегает в невидимую нам кухню (точно так же спотыкаясь о шнур телефона на полу).
Далее идет кухня совсем в другой квартире. В этой кухне, загроможденной джазовыми инструментами, три юнца, тихонечко импровизируют некую мелодию. Двое – очень высокие, гнутые, с прекрасными длинными волосами. Третий – тоже длинноволос, но маленький – Маленький джазист с подпрыгивающей походкой, нервно сгрызающий свои ногти. Маленький джазист – хозяин на кухне, он руководит двумя высокими.
Рядом с кухней – ванная в Его квартире (а точнее, как положено в малогабаритных квартирах, – совмещенный санузел). Перед зеркалом с электробритвой стоит Он. Ему тоже «за тридцать». Он молча стоит с жужжащей электробритвой, разглядывая свое отражение в зеркале.
И наконец, последняя пустая комната, погруженная в темноту. Вся ее мебель – стол и два стула – почему-то сдвинута в угол и уложена на кровать. Это нагромождение покрыто автомобильным брезентом – и есть что-то ужасное в этой бесформенной куче.
Такова эта странная малогабаритная «квартира», составленная из разных помещений, соединенных на одной сцене.
Рядом с этой «квартирой» угол лестничной клетки и телефон-автомат на стене.
Когда начинается действие:
Он в ванной стоит перед зеркалом с электробритвой, а джазисты в кухне тихонечко играют.
Ее мать в своей комнате сняла телефонную трубку. Не стала набирать номер, а расхаживает, в задумчивости, с телефонной трубкой в руках (споткнулась о шнур: «Ах черт!»), а ее Подруга в своей комнате пытается дозвониться Ее матери, в нетерпении вскочила и тоже споткнулась о шнур телефона («Ах черт!»).
Она в своей комнате, по очереди ударившись о стол («Ах черт!») и об угол кровати («Черт!»), улеглась наконец животом на тахту и успокоилась. Потом как-то сладко долго потянулась и, изгибаясь всем телом, жмурясь в потоке солнца, медленно стаскивает с себя балахончик, будто сдирает кожу, и стоит полуголая в бешеном потоке солнца. Потом плюхнулась на кресло-кровать, включила магнитофон (щелчок).
В это время ее мать – все так же с телефонной трубкой в руках – подошла к ее двери, толкнула – но дверь заперта. Мать стучит. Она не двигается.
Мать. Оглохла?! (Стучит.)
Она (не обращая ни малейшего внимания, шепчет в микрофон). Каждое утро, проснувшись, я ощущаю ваши губы с такой физической реальностью, что становлюсь безумной. И со всей силой этого безумия говорю вам: я вас люблю.
Мать колотит в дверь. Одновременно, будто по сигналу, начинается стук во все двери. В ванной, где Он по-прежнему стоит у зеркала, стук в дверь и голос его жены.
Голос его жены. В доме – ничего! Ты не СХОДИЛ даже за нарзаном… А люди придут в гости! Что ты молчишь?
Он. Я думаю.
Голос его жены. О Боже! О чем?! О чем?!
Он