Ирина Хонда. Мы с Витей опытные гонщики. Записала Анна ВанденкоЧитать онлайн книгу.
емьи. Помню, что-то громко говорила, жестикулировала и стоявший рядом дяденька заметил:
– Девушка, что это вы тут размахиваете ногами и руками?
– Мои ноги, куда хочу, туда и размахиваю.
Я искоса взглянула в его сторону: а-а-а, это же тот самый… из «Выйти замуж за капитана»… фамилию забыла. Постарел… Ну и ладно, какое мне дело – он не в моем формате. Но «капитан», забыв вдруг о своих делах, пошел за мной. За то время, что я бегала с этажа на этаж, он вручил визитку (ну конечно же, Виктор Проскурин!) и спросил, можно ли позвонить мне в два часа ночи.
– И как к этому отнесется ваша жена?
– Я не женат.
«И на том спасибо», – подумала я.
Потом узнала, что Виктор Алексеевич не ходит на похороны. Такая у него внутренняя установка. Но в тот раз он изменил принципам и пришел на панихиду по Смеяну. Я сразу его заметила в фойе «Ленкома». Потом Проскурин поймал меня на улице, когда я готовилась влезть в «икарус». «Машина на другой стороне улицы. Садитесь», – прозвучало как приказ. «Крутой парень! – поразилась я. – Отступать не намерен».
На поминках Виктор Алексеевич занял нам места рядом. (Вот привязался!) Он придвинул под столом свою ногу к моей, положил руку мне на коленку и сказал на ухо: «Я принял решение, дело осталось за тобой». И произнес это с таким внутренним напором, что мурашки побежали. Я поняла: мне не отвязаться. Ленкомовские знакомые подумали, что мы уже давно вместе, так по-хозяйски Виктор Алексеевич вел себя.
Проскурин выдержал паузу в сорок дней и позвонил. Он не был в курсе моих отношений с Павлом Евгеньевичем, но понял: если я занимаюсь его проводами, это неспроста и надо соблюсти приличия. С Павлом Смеяном я познакомилась за четыре года до его смерти. Ему нужен был директор, и хороший друг меня рекомендовал. Я не работала с музыкантами, занималась организацией концертов, посвященных культурам мира – от Африки до Японии.
Смеян стал моим другом, гуру. У нас не возникло близких отношений, но, как оказалось, он относился ко мне с большой нежностью. Это открытие ошеломило. Однажды совершенно неожиданно предложил выйти за него замуж. «Вы женаты, Павел Евгеньевич, а я с женатыми мужчинами могу поддерживать только дружбу». В результате наше сотрудничество прекратилось и мы долго не общались.
Когда умер Олег Янковский, я позвонила Смеяну:
– Паша, мне хотелось бы проститься с Олегом Ивановичем, ты будешь?
– Девочка моя, я в Германии, умираю от рака…
Мороз пробежал по коже от его слов.
– Не дам! Не получится! Спасем! В каком ты городе?!
– В Вуппертале.
Через друга узнала, что Смеян там совершенно один. Подняла русскую диаспору на помощь артисту. Ему купили телевизор, принесли магнитофон, положили деньги на телефон. Я записала для Паши видеопослание ленкомовских друзей, чтобы видел: его помнят и любят.
Увы, спасти не получилось, время было упущено, Павел Евгеньевич умер в немецкой клинике.
Как выяснилось позже, Виктор Алексеевич дружил с Павлом и все четыре года нашего сотрудничества со Смеяном слышал истории о некоей Хонде…
Итак, выдержав паузу в сорок дней со смерти друга, Виктор Алексеевич стал мне названивать. Взял, можно сказать, нахрапом! Если поначалу он был мне не слишком симпатичен, то спустя три месяца я неожиданно поняла: несмотря на то что Проскурин старше на двадцать лет, дядька в тонусе и в свои пятьдесят семь еще очень крутой. Он даже не касался меня, просто стоял рядом, а моя голова начинала кружиться.
Проскурин обладает невероятной харизмой и магией. К тому же очень заботлив и любит быть папочкой. За три часа до свидания может прийти в ресторан, разведать обстановку, по-своему разложить ложки-вилки, построить официантов, приглушить свет, выбрать музыку. В душе он режиссер и хочет, чтобы все соответствовало его сценарию, а если, не дай бог, кто-то начинает влезать и разрушать задуманное, Виктор Алексеевич выражает, мягко говоря, недовольство.
В первые дни знакомства он с готовностью взялся спасать от мочекаменной болезни моего кота, возил нас к ветеринару, оплатил операцию. Даже сейчас, если не подбрасываю ему какой-нибудь повод для ухаживания, начинает вянуть. Едва возникает проблема, требующая решения, тут же включается и оживает.
Мы сидели в кафе на Покровке, когда Проскурин первый раз пригласил меня в гости:
– Пойдем, у меня тут рядом коммуналка.
«Народный артист живет в коммуналке?!»
Оказалось – отдельная квартира. С порога удивили чистота и порядок, как в операционной. На полу – домотканые коврики в странном деревенско-этническом стиле. На стенах – игрушки-марионетки на длинных нитях. Никогда раньше не видела такого количества предметов: везде, где можно было висеть, что-то висело, где стоять – стояло. На подоконнике выстроились по росту старинные утюги. В антикварном шкафу красного дерева диски Коэна соседствовали с песнями Окуджавы. Но несмотря на порядок, это была мужская берлога, женщиной здесь не пахло. Ни одна дама в здравом уме и твердой