Рыцари Дикого поля. Богдан СушинскийЧитать онлайн книгу.
«Пьер, Шарль, Антуан или как вас там…» – во время своего первого пребывания князь так и не сумел запомнить. – Здесь все проникнуто смертным тленом, одиночеством и запустением.
– Очень часто дома наши постигают те же судьбы, что и нас самих, – вежливо согласился Гяур, не зная, как утешить исхудавшего, одинокого старика. – К этому следует относиться с тем же мужественным стоицизмом, с каким мы относимся ко всей остальной жизни.
Сказано это было неубедительно, однако чем еще он способен был помочь человеку, перед которым с радостью распростер объятия сам Господь?
– Однако вас все это касаться не должно, – вдруг запоздало спохватился граф. – Спокойно отдыхайте. Вам отведен весь второй этаж. Кроме того, своих гостей, особенно когда речь идет о дамах, – предусмотрительно оглянулся старик на дверь, ведущую в спальню давно умершей жены, вы можете принимать во флигеле. И вообще, чувствуйте себя так, словно… словно вы… – договорить он не смог, спазмы сдавили ему горло, на глаза навернулись слезы.
– Вы крайне неосторожны и безжалостны, князь, если доводите хозяина этой щедрой обители до такого состояния, – проворчал слуга Симон, помогая извиняющемуся графу подняться и уйти в свои апартаменты.
– В той же степени, в какой вы несправедливы ко мне, – миролюбиво заметил Гяур. Ему отчаянно не хотелось ссориться с Симоном, с кем угодно, только не с ним. По крайней мере, до тех пор, пока он не определился с отъездом.
Учитывая болезнь графа, этот слуга и камердинер в одном лице, по существу, будет хозяином дворца, и с этим постояльцу приходилось считаться.
Голод, накопившийся в его могучем организме за все время плена, давал знать о себе настолько, что, оставшись в одиночестве, Гяур не решился подняться из-за стола, а еще несколько минут жадно поедал жареную телятину и пончики с мясной начинкой, запивая все это густым, словно бы настоянным на мясном бульоне, красным вином.
Насытившись, он поднялся на отведенный ему второй этаж и какое-то время стоял у окна, осматривая открывавшийся вид по ту сторону полуразрушенной городской стены, – долину, излучину реки, небольшие, словно вытканные на зеленом ковре, едва различимые рощицы; а еще – охваченные светлым библейским нимбом крыши каких-то строений.
Где-то там, у реки, произошла их «французская» встреча с Властой. Он вспоминал теперь о ней как о тайном эротическом сне детства. Хорошо ли ему было тогда с «каменецкой пророчицей»? Ответить на этот вопрос Гяур затруднялся. Если бы в мире не существовало Дианы де Ляфер, он наверняка был бы настолько влюблен в эту девушку, что любовь эта давно стала бы роковой.
В любом случае, Власта заслуживала того, чтобы ею можно было восхищаться. Но что он мог поделать с собой, со своими чувствами? Он не святой. Ему приходилось бывать с женщинами. Но каждый раз их обаяния хватало только для того, чтобы мог сравнить свою очередную пассию с графиней Дианой.
В плену у него было время осмыслить и свою жизнь, и свои чувства. Теперь князю стыдно было признаваться себе в этом, но в минуты мужественного отчаяния, которые переживал в ожидании казни, он давал себе слово: «Если удастся спастись, оставлю службу, отрекусь от всех притязаний на княжеский престол Острова Русов и остаток лет своих посвящу… поместью, приобретенному для меня графиней Дианой де Ляфер неподалеку от Шварценгрюндена». А еще – Парижу и любовным утехам, для которых, как ему тогда казалось, вполне достаточно этой, одной-единственной женщины – прекрасной и непостижимой.
«Так чего же ты теперь маешься? – саркастически поинтересовался у самого себя Гяур. – Оставляй службу и превращайся в страдальца парижских салонов. Из плена, в который ты время от времени будешь попадать в этих салонах, совершать побеги тебе, естественно, будет труднее, нежели из испанского заточения, но зато с меньшим риском для жизни. Впрочем, кто знает, всегда ли с меньшим.».
Одар вновь попытался вспомнить Власту, но вместо ее лица явились пшенично-золотистые кудри Дианы. И ничего он не мог поделать с собой, ничего! Юная графиня Ольбрыхская уже несколько раз повторяла, что она – его судьба; что семейное объединение их – предсказано свыше, самой Ольгицей. А предсказано, потому что… предначертано судьбой. Очевидно, каждый раз девушке казалось, что эта предначертанность заставит князя относиться к ней более серьезно, чем он относится сейчас. Но всякий раз она ошибалась.
В то же время сама Власта любила его с какой-то монашеской покорностью, понять которую мог разве что человек, привыкший к молитвам и обреченности на волю Всевышнего. Но Гяур желал познавать собственную волю. И стремился к тому, что предначертано его волей, а еще – волей случая. Одного из тех случаев, из которых обычно соткана всякая человеческая судьба.
Как всегда, неслышно и почти незримо появился Симон.
Несколько мгновений он молча постоял у Гяура за спиной, а когда тот соизволил оглянуться, предложил:
– Думаю, нам следует осмотреть флигель, князь. Четыре комнаты, чудные гобелены, изысканные статуэтки, ванная…
– И что еще? – подловил его на паузе Гяур.
– Такой маленький дворец, в котором в юности