ЮРИЙ ТАРАСОВ. БАБОЧКИ НА СНЕГУ. Беседовала Ирина МайороваЧитать онлайн книгу.
лые трехметровые сугробы, а на них – десятки махаонов! Семьи офицеров-подводников квартировали в четырехэтажных панельных домах с плоскими крышами, покрытыми рубероидом, который с приходом первого весеннего тепла быстро нагревался. Бабочки, решив, что наступило лето, вылуплялись из куколок и садились на снег. Этой волшебной картинке я, возможно, и обязан тем, что до сих пор категорией «чудо» меряю все: людей, профессию, себя. Мне необходимо удивляться, не понимать, как это сделано и как такое вообще может быть. Память – интересный механизм: стоит выдернуть из нее один яркий образ, тут же в очередь выстраиваются другие. Вот я, тринадцатилетний питерский школьник, вместе с друзьями из пластического театра-студии «Форте» танцую у Сакре-Кёр. В столице Франции режиссер Юрий Мамин снимает часть эпизодов фильма «Окно в Париж», где мне досталась роль мальчишки-оратора, предводителя бунтующих учеников. Шесть утра. Парижские светофоры моют с шампунем, и со всех перекрестков текут пенные, с цветочным запахом ручьи. Мимо нас, выделывающих немыслимые па, с ленивым достоинством прогуливаются холеные раскормленные голуби…
Следующий кадр: уже студентом ЛГИТМиКа вместе с четырьмя однокурсниками глухой ночью лезу через ограду Летнего сада. Нам кажется очень романтичным, устроившись на скамейке, выпить водки —одна бутылка на пятерых – и поговорить о творчестве. Не успеваем приземлиться, как темноту прорезает луч фонаря. Сердце падает: «Попались! Сейчас загремим в милицию…» Уже были показаны три сезона «Оперов», где я сыграл самого молодого сотрудника убойного отдела Ивана Соратника, когда на отдыхе в Турции ко мне подкатывает быкообразный товарищ – весь в наколках и в сильном подпитии: – Слушай, а я тебя знаю. Отвечаю со скромной улыбкой, но не без внутренней гордости: – Ну да, наверное… – Это не ты меня сажал? У «быка» каменеет лицо, а моя душа уходит в пятки: «Сейчас огребу… Причем капитально». По счастью, к бывшему сидель цу подбегает приятель: «Нет!!! Ты попутал! Это артист!» – и уводит кореша от греха подальше. – Юрий, вы прекрасный рассказчик – будто вживую увидела описанные вами эпизоды. Не было мысли попробовать себя на писательском поприще? Впрочем, творческие перспективы предлагаю обсудить позже, а сейчас – к началу вашей биографии. Итак, вы родились в Санкт-Петербурге… – Тогда еще – Ленинграде. Подробности знакомства родителей мне неизвестны: несмотря на доверительные отношения, некоторых вопросов мы друг другу не задавали. Знаю только, что встретились они на Невском: отец, в ту пору курсант Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского, неотразимый в клешах и бескозырке, и учившаяся на архитектора мама – юная, красивая, изящная петербурженка с синими, как небо, глазами… Во всяком случае мне хотелось бы, чтобы их знакомство выглядело именно так. Папа родился на Урале, его и сестру моя бабушка растила одна. Видя, как тяжело матери, и стремясь поскорее слезть с ее шеи, после окончания школы Герман Тарасов поступил в военное училище – там обеспечивали кровом, едой и формой. При другой жизни, где имелся бы выбор, отец мог стать блистательным актером. Если говорить о задатках, он одареннее меня – в артистическом, музыкальном плане. Имея прекрасный слух, школьником играл на бас-гитаре, потом освоил фортепиано. Голос у отца несильный, но когда начинает петь, перебирая струны, трудно не подпасть под его обаяние и не проникнуться душевностью исполнения. Я с детства наблюдал, как он мгновенно становился центром любой компании и как по сердцу ему был сумасшедший круговорот, который сам и завертел. Помню разборки, которые устраивал мне по поводу одежды: – Юра, ты меня бесишь! Почему ходишь во всем черном?! – Пап, мне нравится. Вообще признаю только три цвета: черный, белый и серый. – Э-э-эхх! Вот я, если б мог, оделся бы во все цвета радуги! Уйдя в запас, мечту свою исполнил: года три или четыре носил рубашки и штаны исключительно попугайских расцветок – ну просто вырви глаз! В моем нынешнем возрасте и при имеющемся опыте иногда ловлю себя на мысли: «Нет, не надо было отцу идти в творческую профессию – в театральной и киношной среде с подсиживанием, интригами, зубодробительными рецензиями он не дожил бы и до сорока. У меня психика гораздо крепче – и то случались тяжелые моменты». Сейчас папе шестьдесят пять, дай бог ему побыть с нами еще лет… сорок. – Мама была другой? – Да. Полной противоположностью отцу! Не любила быть в центре внимания, терпеть не могла фотографироваться. В семейном архиве есть всего два десятка ее фотографий… Всегда в тени мужа, сдержанная, немногословная. В приоритете – покой в доме, ради которого готова пожертвовать чем угодно. Даже если знала, что права, на своем не настаивала, в спор не вступала. Была в советские времена такая «опция» – жена офицера, и мама полностью ей соответствовала. Родители поженились за год до папиного выпуска из военно-морского училища, а следующим летом, шестнадцатого июня, на свет появился я. Отец получил назначение под Мурманск – в самый классный, просто бомбический экипаж подлодки «50 лет СССР». На выданные тещей деньги новоиспеченный отец затарил сумку шкаликами с водкой – ею отметил с однокурсниками мое рождение; друзья по традиции искупали его в фонтане, после чего, не совсем просохнув, он стоял под окнами роддома и кричал: «Ира, я так счастлив!!!» А вскоре пропал, и целых три месяца о нем не было никаких вестей… Уговор между родителями был такой: папа в течение недели устраивается на месте, возвращается