Перламутровая дорога. Виктор МеркушевЧитать онлайн книгу.
! Но как же легко и с какой невероятной быстротой проворных ножниц кроит оно человеческие судьбы, срезает нити надежд, звенит острым металлом, режет по живому. Хотя может быть жребий судьбы решит иначе и выпадет ещё случай постоять на висячем Банковском мосту и погладить на удачу белёсый бок бронзового грифона, вдохнуть пряный весенний воздух пробуждающейся земли в Летнем саду и побродить по улочкам Петроградской, заглядывая в мраморный синеватый мрак старых парадных. А, может быть, и нет.
Ждан помнил, как он когда-то уезжал с юга. Тогда казалось: ну что могло помешать ему хотя бы иногда, ненадолго, возвращаться к манящему морю, к шумящим ручьям, густому, жгучему солнцу. И, конечно же, к тем, в чьей памяти он успел поселиться. Но ему ни разу так и не удалось ступить на пропитанную зноем землю, посмотреть в морской горизонт, да и память о юге пошла по всей поверхности сознания мелкой, сетчатой кракелюрой, ведь память владеет человеком, пока живут в настоящем неравнодушные свидетели и участники его прошлого. Уходят они, и память теряет свою эмоциональную окрашенность.
У Ждана не осталось почти ничего, что напоминало бы ему о юге, лишь большая серая раковина, хранящая в себе шум морского прибоя. От Питера же не осталось вообще никаких свидетельств, кроме памяти.
Ждан плохо сходился с людьми и совсем не томился одиночеством. Может быть потому, что все предметы ему казались одушевлёнными, хотя без этого невозможно быть пейзажистом, а именно такой выбор он для себя когда-то сделал, ещё даже не будучи студентом Академии.
Тем временем огни внизу встречались всё реже. Коротко вздрагивал палевым казавшийся очень тяжёлым горизонт, и чернели, вбирая в себя без остатка любой свет, озёра и реки, похожие посреди серого и бугристого тела земли на провалы в бездну. А сверху, с остывающего неба, опустил свои прозрачные крылья фиолетовый ангел. Его перья, напоминающие светлые переливающиеся нити многокилометровой мишуры, касались вершин деревьев, осыпая стволы и листья, камни и травы холодными лиловыми бликами, а стекающий с них бесстрастный эфир переполнял всё живое, заставляя души парить в лёгких и беззаботных снах. Грустные глаза ангела были такими же бездонными, как и земные ночные озёра, и в них не отражалось решительно ничего, разве что внимательный наблюдатель мог разглядеть едва заметную фигурку карлика Глокена, всецело занятого своим неуклюжим кораблём и беспокойными пассажирами. Он дул на белый безжизненный корабельный штандарт, заставляя расправиться грубую, затекшую от недвижения материю.
Ждан уже бессмысленно следил, как густеет внизу скользящая земля, и, забываясь в струях беспечного ангельского эфира, неизменно встречался взглядом с расторопным карликом, хлопочущим на корабле.
– Куда держишь путь, – кричал ему Ждан. Карлик хитровато улыбался и всё сильнее наддавал на деревянный штурвал, от вращения которого не было ровно никакого толку.
– Плыви на Север, к Бледному материку! – Ждан отчего-то смеялся, так был крепок его голос и таким заповедным и нетронутым казался ему Бледный материк. Счастье и радость переполняли его от сознания, что и ему туда.
Но карлик только махал руками, опасно взбирался на нос корабля, очевидно, таким образом, он делал попытки изменить его курс. Корабль набегал на чёрные волны, и маршрут его был неведом.
Заполярный аэропорт поражал своей тишиной. Тишина и какой-то висящий дрожащий свет делали его похожим на античный храм. Громадные алюминиевые часы над небольшим зимним садом, погружённые в эту спрессованную тишину, нависали над просторным залом как символ времени.
Ведь это только на первый взгляд стрелки часов демонстрируют свою неподвижность. О, нет! Эти стрелки похожи на две быстрые шпаги и у них свои счёты с человеческим временем. Да, человек преисполнен желания торопить, останавливать, прожигать и даже делает попытки убить время. Но у времени иные задачи и иная арифметика. Оно ничего и никогда не преумножает и ничего и никогда не прибавляет, знай себе – дробит и вычитает, отнимает и делит.
Ждан стоял внизу под часами и не мог пошевелиться. Пожалуй, только он во всём зале слышал шум их механизма. Ему почему-то показались дикими, выпадающими даже из сюрреальности, неожиданно всплывшие в памяти пластические метаморфозы циферблатов у Дали. Перед ним представало совершенно иное.
Всё пространство часов, начиная с цифры 12, было увешано слоями тончайшей паутины, внутри которой было заметно беспокойное перемещение тысяч и тысяч крошечных человечков. Паука, как ни приглядывался Ждан, обнаружить не удавалось, так, что впору было усомниться в его существовании, хотя ему, как истинному античному богу, могло придти в голову принять совершенно необычное для непосвященных физическое воплощение. Фигурки совсем не прилипали к поверхности, но, тем не менее, как ни пытались, не могли выпутаться из серого круга паутины. Несмотря на кажущуюся хаотичность, движение всё же имело какую-то свою внутреннюю логику. И характер этого движения грубо можно было бы описать как бег по кругу с препятствиями, если бы не общее стремление либо занять центр, либо выйти за пределы наибольшего радиуса, где фигуркам приходилось волей неволей проявлять наибольшую активность. При этом состав участников постоянно