Большая книга ужасов 2015. Анна ВороноваЧитать онлайн книгу.
– Да ну, прикольно. Смотри, у нее зубы торчат. Острые.
Оба присели на корточки.
– А глаз нету. Прикинь? Только дырки.
– А чего так? – поежился друг.
– Вороны, наверно, сожрали. Клювом – тыдыщ! – и все. У них клювы как у птеродактилей.
Друг его тревожно покосился в небо, будто ждал налета крылатых тварей:
– Она тут второй день уже. Этот, поэт который, из крайнего подъезда, жаловался. Я сам слышал, короче, он по мобиле плакался – у меня, типа, перед окном трупак два дня валяется кошачий, дворники убрать не могут. Переживал сильно. Мол, он из окна высовывается – а она лежит, а он заснуть не может. Все смотрит и смотрит, как проклятый. И ждет дворника. А того нету и нету.
– Взял бы да сам убрал, – зеленоглазый бесстрашно пошевелил кошачий впалый бок. – Надо же, не гнется вообще. Как бетон. Вот бы ее Аньке в рюкзак!
– Аньке! Ну ты смертник. Анька тебе ее обратно за шиворот запихнет. Она без башни вообще. А вот Ольга визжала бы как бешеный хрюн. Она от шмеля тогда по классу круги нарезала, помнишь?
– Угу… А может, возьмем все-таки? Будем как Том Сойер и Гекельберри Финн. Они там с помощью дохлой кошки клад отрыли.
– Ага, полный сундук бородавок. Ну ее, брось падаль. Вон, кто-то нас засек уже. Вон там… Видишь?
Друг терминатора кивнул в сторону дома. У окна с завернутой занавеской действительно кто-то маячил. Уставился из-за занавески прямо на них.
– Ладно, валим.
Друзья независимо пересекли темный питерский двор, заставленный машинами, ввинтились в арку и выскочили на набережную Фонтанки. Остановились у гранитного парапета, за которым качалась и шлепала речная вода. Зеленоглазый швырнул камешек.
– А ты видел, у нее лапы передние вытянуты как? Я слыхал, перед смертью кошка думает, что летит. И вытягивает лапы. Как крылья.
– Ага, и ушами машет и хвостом вертит как пропеллером. Меня тот чел в окошке напряг. Чего он на нас смотрел?
– Тоже поэт, может, а? Думает – добрые ребятки, заберите от меня эту адскую дохлятину.
– А теперь опять страдает.
– Ага, и дворника зовет. О, где ты, добрый дворник? Когда же ты придешь?
– А я слышал, короче, что мертвых кошаков находит такой… ну, типа, тоже дворник, только с черепом вместо башни. В капюшоне ходит все время. А как откинет – глазом красным сверкнет и – клац! клац! Челюсть у него железная. Бомжам всяким горло грызет…
– Да ладно гнать-то.
– Реал, я отвечаю. Я книжку читал. Там еще извозчик по городу ездил, у него и лошадь скелетина, и сам он скелет. Название только забыл. Но она у меня дома, в шкафу, покажу.
– Дашь почитать сразу?
– Не вопрос, бери. Хочешь, ко мне прям сейчас махнем? Заодно поедим. Я лепешки с сыром подогрею в микроволновке.
– Суперски, айда.
Мальчишки перешли горбатый мостик через Фонтанку со сфинксами в золотых ошейниках и растворились в хаосе старых питерских дворов.
А человек у окна продолжал сидеть.
Никого он не ждал. Бормотание телевизора за спиной, скрипы и гудение старого лифта в подъезде – ничто не отвлекало его. Глаза у него были необычные, будто покрытые тонкой хрустальной корочкой. Рот полуоткрыт. Голову он устало привалил к стене. Скрюченные пальцы вцепились друг в друга, пытаясь вырвать себя самих из ладоней.
Он сидел так второй день, ровно столько, сколько лежала во дворе мертвая кошка. Он-то знал, что эта кошка перед смертью никуда не улетела. Кошка просто вытянула лапы, указывая на одинокое боковое окно в простенке.
В Питере, в домах старой застройки, часто попадаются такие закутки. Какая-нибудь лестница в подорожниках, темный бутылочный угол, узкая стена, мрачная, плачущая дождевыми потеками, с одним-единственным окном на пятом этаже. А внизу – лестница, обрывающаяся в никуда, и дверь, ведущая в глухую кирпичную кладку. Питер – странный город. Тут все странное.
Сумерки растекались по старому двору-колодцу, толкали перед собой шум вечернего города, запахи машин и недавнего дождя. Кошка все так же скалила зубы и тянула лапы к дальнему окну.
В этом окне, между прочим, никогда не горел свет. Оно торчало квадратом вечной тьмы, рассеченное серым крестом высохшей облупившейся рамы.
Сумерки между тем втянули в себя двор, припаркованные машины, буйные кусты, скамейку у подъезда…
В окне вспыхнул свет.
Нервный, мигающий, но все-таки – свет!
Хрустальная корочка мертвого глаза наблюдателя налилась серебром – и вдруг тоже вспыхнула молочно-белым. Первая трещинка пробежала от уголка до верхнего века. Глаз растрескался и осыпался на подоконник звенящей колючей пылью. Волосы на голове у человека зашевелились. Они росли, удлинялись, вытягивались на глазах. Становились рыжими, ползли по плечам, змеились по подоконнику.
Человек все так же неподвижно сидел и смотрел в темноту, где скалилась мертвая кошка,