Такая роковая любовь. Роман. Книга 2. Елена ПоддубскаяЧитать онлайн книгу.
раз слышал, как обращаются с заключёнными и персонал заведения, и преступные обитатели. Все эти разговоры подтвердились на практике в первые же дни, облачив перед Кравцовым грубость и человеконенавистничество как одних, так и других. И если злость и безжалостность урок и бандитов могла быть хоть как-то объяснена, то пренебрежение и неуважение работников тюрьмы: от начальников до поваров, были совершенно необъясняемыми и неприемлемыми. И всё-таки, как позже понял Николай, приспособиться к существованию за решёткой, как-то свыкнуться и примириться с окружающими жестокими, безучастными лицами можно было и при таких отношениях. Гораздо невыносимее казалось выдерживать бытовые условия заключения. Открытые публичные туалеты и души, где любой мог осматривать тебя и потешаться над твоими естественными нуждами, засаленные, испачканные испражнениями матрасы, повсеместно кишащие вшами, громоздкая, безликая столовая посуда, а вместе с ней и подаваемая безвкусная еда – всё это вместе взятое заставляло Кравцова страдать гораздо существеннее. К этому привыкнуть было нельзя. Вот почему, когда однажды Рябов спросил о том, чего ему больше всего хочется, Кравцов прямо ответил:
– Спокойно посидеть на толчке при закрытой двери.
– На унитазе, – мягко поправил адвокат, глядя на Николая с пониманием. Затем, заметив смущение мужчины, добавил, – Прошу вас, Николай, говорите: «посидеть на унитазе». Не надо причислять себя к тем, с кем вам приходится временно проводить свои дни. Вы – не преступник. А поэтому не уподобляйтесь прочим.
– Извините.
Кравцов опустил глаза и силился сдержать дёргающиеся губы. В тот день он впервые почувствовал, что ему нельзя отчаиваться. Рябов был прав: он должен был верить в удачный для себя исход дела. Он знал, что есть ещё на свете дела и люди, которые ждут его. Он понимал, что ни за что не имеет права забывать о них. И вот теперь, услышав слова Рябова о возможном скором освобождении, с трудом силился это представить.
– Вы действительно так думаете? – переспросил Кравцов адвоката.
– Да, – коротко ответил Рябов, – У них нет никаких прав обвинять тебя. Поэтому не сегодня – завтра тебя освободят. Если, конечно, в ближайшие часы не всплывёт что-то такое, что было упущено из виду.
Рябов сморщил лоб, впадая в обширную мысленную яму обособленности. Он знал, о чём говорил. За время адвокатской практики он научился выжидать до конца и привык к тому, что при любом, даже самом стопроцентном алиби, всегда по ходу процесса могли найтись какие-то непредвиденные показания, свидетели, улики, ставящие весь ход дела совсем в другое русло и меняющие роли обвиняемых и обвинённых. Пройдя в зал после перерыва и с первого же мига услышав торопливую просьбу Соева взять слово, Рябов напрягся, предчувствуя то самое недоброе. Внимательно всматриваясь в довольное, одухотворённое лицо оппонента, Рябов мучительно напрягся, пытаясь понять что же за доказательства тот успел раздобыть