Герилья. Красные партизаны Латинской Америки. Коллектив авторовЧитать онлайн книгу.
, продлившаяся не одно десятилетие и обхватившая целый континент, могла пройти мимо сначала советских, а затем российских читателей?
Российское интеллектуальное поле в чём-то напоминает сформировавший его пейзаж Русской равнины: это, конечно, не пустыня и не прерия, но весьма однообразное пространство, в котором, однако, легко потеряться. Это пространство хтоническое, а потому ему свойственно оборотничество: красивая лужайка может скрывать вязкую трясину, а ровное на первый взгляд поле может оказаться на деле практически непроходимым как из-за перепадов высоты, так и из-за наличия в нём самых неожиданных сюрпризов.
Что, однако, поражает в современных российских интеллектуальных и псевдоинтеллектуальных дискуссиях, так это их тотальная предсказуемость, почти протокольная точность в следовании определённым канонам.
Эти неписаные каноны были сформированы нашими интеллигентами в шестидесятые-семидесятые годы.
Этому предшествовало несколько важных событий.
Россия довольно поздно обзавелась своей собственной интеллектуальной традицией. Она сложилась у нас только к 1860-м годам.
Тем не менее, царская империя в николаевские и пореформенные времена породила два самых известных российских культурных феномена – русскую классическую литературу и русскую революционную интеллигенцию.
Последняя в итоге и сокрушила прогнившую к началу двадцатого века насквозь империю.
Сокрушив империю, интеллигенция погибла сама. И дело тут, разумеется, не в большевиках.
Просто где-то в районе 1904–1905 годов Российская империя вступает в период очень острых и масштабных изменений. За войной – революция, а за ней Столыпинщина, за ней – снова война и снова революция, потом уже Гражданская война, красный и белый террор, эмиграция, НЭП, разнообразные реформы, те самые знаменитые репрессии, снова Война, затем Холодная война и восстановление страны.
За это время старая интеллектуальная традиция поизносилась. Её носители гибли на царских каторгах и виселицах военно-полевых судов, в белогвардейском плену, в убогих комнатушках на окраинах Парижа и Монтевидео, на фронтах Великой Отечественной или холодных квартирах блокадного Ленинграда.
Как бы то ни было, старая русская интеллигенция вся истрепалась к началу Оттепели. Остались лишь отдельные её представители – типа Михаила Бахтина или Ирины Каховской.
На смену ей пришла интеллигенция сталинского и послесталинского периода. От старых интеллигентов они отличались своей рептильностью. Если их предшественники выковались в тяжёлой борьбе против царизма, то эти «новые люди» изначально кормились за счёт милостивого советского государства.
Именно эти люди и сформировали в оттепельно-застойные времена нынешние каноны общественной дискуссии.
Каковы эти каноны?
О, они очень расплывчаты.
В любом случае, если речь идёт о коммунизме, то в диалогах неизбежно будут Сталин, ГУЛАГ, Солженицын, красный террор, коллективизация, большевизм и лично Ленин, Октябрьская революция, Учредительное собрание и его разгон, «Собачье сердце» и много что ещё. Будет Перестройка, застой, пустые полки и Хрущёв с кукурузиной.
Возможно, кто-то упомянет Нечаева или Пальмиро Тольятти.
Проблема этого канона совсем не в том, что его придерживаются у нас либералы.
Настоящая проблема в том, что коммунисты в России в целом не отклоняются от него, яростно при этом на словах отрицая всё, что говорят на эту тему их враги.
Вот и получается, что Советского Союза уже тридцать лет как нету, а у нас всё как в старые времена: Юрий Дудь снимает чудовищный с исторической и идейной точки зрения фильм про ГУЛАГ, а коммунисты тут же бросаются его разоблачать.
И при этом из нашего внимания ускользает простой факт: Сталина-то уже семьдесят лет как нету в живых, ГУЛАГ давно канул в историю, нет уже и Советского Союза.
Но все дискуссии на тему коммунизма и социализма в нашей стране неизбежно вращается вокруг тех же тысячу раз разобранные тем: немецкий Генштаб, японский атташе, «Архипелаг ГУЛАГ», Сталин, «пили бы баварское»…
Важная проблема такого канона общественной дискуссии состоит в том, что он практически исключает восприятие чужого опыта. Это вообще очень внутренний канон: в нём почти нет места нероссийским и несоветским союжетам.
Максимум, что тут может быть инородного, – Венгерское восстание 1956 года или Армия Крайова, «лесные братья» и прочие бандеровцы.
Такие интереснейшие и важнейшие темы, как неомарксизм, Франкфуртская школа, Антонио Грамши, Лукач, Май 1968-го, «новые левые», городская герилья в странах Первого мира, маоизм, национально-освободительные движения, партизанские организации (в том числе, конечно, и в Датинской Америке), «теология освобождения» и прочее, и прочее – в рамках того канона общественной дискуссии оказываются совершенно невостребованными.
Нет, не будем мы этих ваших Маркузе изучать. Давайте лучше в десятитысячный раз разберём, где ошибался Солженицын.
В