Синица в небе. Сборник рассказов. Нина ШамаринаЧитать онлайн книгу.
е, а настоящую живую птицу, пусть даже воробышка, пусть даже и курицу. Птицу с нежным пухом на грудке, ладными, плотно-плотно пригнанными перьями, хрупкими косточками, крючковатыми лапами. Быстро-быстро, крошечным дамским часикам под стать, бьётся испуганное птичье сердце. А отпустишь, птичка секундочку помедлит – мол, не стиснешь ли опять? И взлетит, крыльями хлопая благодарно.
Я часто слышу от писателей и поэтов, что их книги – как дети. А я почему-то представляю свои рассказы вот такими птицами в моих руках. Боюсь сжать, сдавить сильно, чтобы не погубить. А когда отпускаю, ёкает сердце: полетит ли?
Акварель
Неделя выдалась переменчивой, дождливой, как, впрочем, и весь июль, но я всё равно еду на дачу долгим-долгим вечером, в пути ругая себя, дорогу, погоду и не успев остыть от офисной кутерьмы. Бесконечная пробка на Ярославке, толкотня легковушек, мамонтами возвышающиеся фуры… Добираюсь до места в темноте, под моросью мелкого дождя, и вновь пеняю себе: «Зачем потащилась в такую мокрядь, да ещё и в пятницу!»
Но субботнее утро неожиданно свежо и росисто, и надев блестящие резиновые сапоги, бреду по саду, оставляя на бобрике травы яркий след. Срываю, стряхнув переливчатые тугие капли, и кидаю в рот ягодку чёрной смородины, выдёргиваю тонкий розово-восковой хвостик ранней морковки.
«Остаться б здесь навсегда, – фантазирую я ни с того, ни с сего, – ходить в плаще цвета хаки с капюшоном до глаз, в толстом вязаном свитере. По весне копать огород, невзирая на быстро вспухающие водяные мозоли, сажать картошку, засеять, наконец (давно собиралась!), все свободные места в саду цветными ромашками и родить мальчика – маленького взъерошенного мальчика с розовыми пятками и ямочками на локотках. Брать у соседки молоко и творог, а по вечерам, убаюкав сына, читать Чехова и Набокова, смотреть на рожок месяца, слегка подрагивающий от поднимающего с земли тёплого воздуха». Я катаю и катаю, как мягкий резиновый шарик, эту мысль, и явственно вижу и люльку (тук-тук-тук, как на деревянной раскрашенной лошадке), и манеж в саду, и качели, и синий трёхколёсный велосипед у крыльца.
«Ишь, нагородила семь вёрст до небес! – одёргиваю себя. – Рожать в сорок лет! Да и от кого?»
К полудню поднимается ветер, и тучи бегут торопливой толпой. Общий поднебесный гул распадается на отдельные ломти: стонут, мечутся тополя за забором, хлопает плёнка на соседском парнике, с глухим мягким стуком падают яблоки, которых в этом году – море: хватит и на джем, и на пастилу, и на варенье. Эти яблоки – на дорожках, на грядках, на траве – как-то увязываются в моей голове с Евой, змеем, любовью. Подбираю с земли одно – бокастое, румяное – меланхолично надкусываю, потерев о штаны. И снова представляю младенца с пухлыми коленками, пёрышками лёгких волос, быстро-быстро бьющимся маленьким сердечком. Ох, эти яблоки повсюду – к добру ли?
Вдалеке погромыхивает надвигающаяся гроза. Гром всё ближе, суше, резче, копья и стрелы молний рассекают небосвод, оставляют в глазах долгий светящийся след. И дождь, колышущийся под ветром плотной и упругой, как плащ-палатка, серой тканью, шлёпает по листьям лопуха, грохочет по металлической крыше веранды, ломится в закрытое окно, стекая по стеклу сплошным потоком.
Через полчаса ливень уходит дальше. Боязливо выглядывает солнце, деликатно отодвинув в сторону особо надоедливую чёрную толстую тучу, как я, бывает, робко отодвигаю от лица рюкзак на чьих-то плечах в переполненном вагоне метро. Гулкие капли, взмётывая маленькие фонтанчики, срываются с крыши в подставленное ведро. Стихает ветер, и облака плывут важно и неторопливо, складываясь в причудливые фигуры. Я вижу то маму-медведицу с махоньким сыночком, то величавый парусник, то храм с колокольней, окружённый высокой стеною.
Вечером иду смотреть закат. Солнце, перед тем как упасть в тучу, отражается от её лилового брюха, перекрашивая и ромашки, и зверобой, и цикорий в марсианский оранжевый цвет: завтра опять ненастье.
Да и сегодня дождь не замедлил себя ждать. По беззвёздному подолу ночи проходят яркие всполохи далёкой грозы. Бормочет спросонок гром, и дождь, совсем не такой, как днём, а прямой тихий и неспешный перебирает холодными пальцами листья зелёного ещё клёна. Хорошо, что завтра мне не нужно возвращаться в город. Завернусь в непогоду, как в кокон, в её шелест, шорох, шёпот, всплакну в подушку под старенькой ситцевой наволочкой в мелких цветках, уверяя себя, что всё хорошо, и что в одиночестве есть своя неизъяснимая прелесть. А потом буду спать день напролёт или просто валяться в постели с книжкой и смартфоном, выползая из-под одеяла лишь затем, чтобы налить себе чаю. Хотя нет – без смартфона (тем более что интернет здесь почти не ловит): что толку в этом бесконечном перелистывании чужих мыслей, чужих лиц, чужих судеб. Разобраться б в своей.
А в понедельник снова будут мягко щёлкать дворники автомобиля, вскипать под колёсами мелкие лужи, и рябина в ярко-рыжих нарядных гроздьях напомнит о том, что осень близко. И сынок, маленький, не родившийся сынок, будет мерещиться мне на лобовом стекле.
Синица в небе
Иногда на Тамару Ивановну нападали