Колонки редактора в журнале «Полдень XXI век». Самуил ЛурьеЧитать онлайн книгу.
на него намекают бесчисленные соответствия (все же не исключено, что мнимые), удивительная слаженность частей, частиц; наподобие критской письменности, жизнь в принципе поддается дешифровке, – но нет ключа, или каждому исследователю мерещится свой; отличие от научной проблемы – в цене вопроса: если эта комбинация знаков все-таки, вопреки вашей интуиции, не содержит никакого сообщения, ваша личная судьба (и чья угодно) – всего лишь пустая и глупая шутка; нет, хуже – пытка: нет тоски невыносимей, чем тоска по смыслу, которого нет; а так увлекал…
Примерно такая вот иллюзия – познавательной работы чувственного воображения (которое представляет собой как бы память наизнанку) – движет литературой, особенно явно – поэтической лирикой. На которую фантастика так необыкновенно похожа: тоже играет с разгадками, тоже сводя все – к одной, и непременно – к метафорической.
Но в фантастике ответ предшествует вопросу, разгадка – загадке. От конфигурации ключа зависит устройство замка. Метафора порождает изображаемую реальность.
Помещаем Кощееву смерть на кончик иглы, иглу – в яйцо, яйцо – в утку; теперь пускай утка летит над морем куда ей вздумается, мы же приступаем к похождениям Ивана-дурака, – и пока он не влюбится в Марью-царевну – тоже совершенно свободен, как и автор: знай выдумывай препятствия да преодолевай; но что бы ни случилось, выход из сказки только один; повествование сидит на игле.
Фантастику пишут оттого, что жизнь необъяснима – и скучна; оттого, что не желают наравне со всеми участвовать в общепринятом мифе, пользуясь заведомо близорукой оптикой, где интуиция и здравый смысл так безнадежно связаны принципом дополнительности. Тесно, и душно, и тяжело в этой невнятной коллективной Вселенной; утешимся, придумывая разные другие – прозрачные; сколь бы ужасные события там ни происходили – смысл-то в них заведомо есть; не важно, дано ли догадаться о нем герою – а читателю рано или поздно (как только можно поздней) покажут кончик роковой иглы. Он наслаждается этими жмурками в невесомости, уверенный, что в конце концов дотронется до автора – в крайнем случае, тот поддастся. Таковы правила игры: сочиненная Вселенная не должна содержать внутренних противоречий, ведь она воплощает метафору, подгоняется к гипотезе – вся помещается в уме и наделена его свойствами.
Игра занятная: приятно побыть Богом такого мироздания: в отличие от всамделишного, тут поступки совершаются легко. И всегда есть место нехитрому подвигу. И время пролетает незаметно.
Апрель 2004
Случилось неизбежное. Но казавшееся невероятным. Тираж «Полдня» устремился вверх, словно ртуть в термометре на солнцепеке. «Полдень, XXI век» уже обогнал все остальные литературные журналы.
Это рекорд. Но не предел.
Критики препираются (и громче всего – на наших же страницах): что с фантастикой – отчего бедняжка так бледна? А мнимая больная знай себе размножается. Не так уж все, выходит, безнадежно.
Потому как фантастика обслуживает, извините, чуть ли не главную нашу способность (она же – потребность) – воображение.
Так уж устроен человек, что хлебом его не корми, а дай почитать про то, чего не было, и не бывает, и не будет. Поплавать в невозможном, как в невесомости. Причем как в невесомости опять-таки невозможной: допускающей ускорение.
Нам нужен сюжет – не в жизни, так в литературе. Но сюжету сопротивляется время. И это называется – реализм.
А фантастика не рассматривает время как среду, а, наоборот, сжигает его в сюжете, как реактивное топливо. И ум летит по тексту без оглядки.
Поскольку текст состоит сплошь из событий. Здесь всё – событие, каждая мельчайшая деталь пейзажа изменяет судьбу и облик мира. Возникающего на глазах. И навсегда пропадающего в последнем абзаце.
Место действия: российский город, горы Южной Америки, неизвестная планета.
Время действия: через сто лет; через несколько тысяч; полвека тому назад; наши дни.
Действующие лица: колдуны; инопланетяне различных рас; мудрецы, герои, медиумы, убийцы.
Образ действия: внезапность применения сверхвозможностей. Иначе говоря – полная непредсказуемость.
Мотивы действия: любовь, ненависть, страх, отчаяние, злая воля, добрая воля.
Интонация повествования: шутливая; бесстрастная; трагическая; гневная.
Все это – в одной книжке: вот этой самой. Которую вы раскрыли. Одиннадцать вещей – одиннадцать сюжетов. Одиннадцать миров, абсолютно разных. Выявляющих разные – и очень странные – свойства единственной реальности, данной нам, как говорится, днесь. Опасные свойства.
О том же – об опасностях, которыми беременна современность, и об остающихся надеждах – три так называемых non-fiction. Никому не в обиду будь сказано, разговор с Борисом Стругацким стоит иного романа. Мало во что верит этот писатель, а вот ему веришь во всем.
Прогноз тревожен. Промышленность развивается быстрее, чем нравственность; политика и наука знать друг друга не хотят; как результат – планета начинает тяготиться человечеством.
Но что бы ни случилось с Homo Sapiens –