Ванька-ротный. Александр ШумилинЧитать онлайн книгу.
овое пополнение. Все они немолодые. Знают, чем занимаются солдаты на войне. Люди все разные. Что у них на уме? У меня сотни вопросов и ни одного ответа. Мне бы нужно было отработать с ними ночную атаку, расставить их по местам и погонять их много раз где-нибудь в тылу. Но разве мне разрешат снять роту с обороны, в которой мы лежим в поле на снегу.
Накануне был сильный снегопад. Но уже два дня стоит тихая погода. Во время снегопада немцы вели себя неспокойно, усилили свои посты, постоянно стреляли и беспрерывно светили передний край ракетами. Теперь, когда снег с неба падать перестал, когда под взлёт осветительной ракеты кругом можно было видеть большое пространство, немцы несколько успокоились и прекратили стрельбу.
Перед выходом ночью с опушки леса я решил раздать солдатам чистые маскхалаты. Немцы привыкли видеть наших солдат на опушке леса в серых шинелях. До самого последнего момента я держал маскхалаты в ротной повозке и не разрешал старшине их выдавать. Пусть немцы привыкнут к серому цвету наших шинелей. Старшина удивлялся, почему я держу их в повозке и никому не даю.
Белые маскхалаты это неожиданность для немцев. Появление солдат в халатах застанет немцев врасплох. У них в памяти серые шинели, а перед ними появятся русские в совершенно новом виде. Немцы могут подумать, что к нам подошли свежие резервы.
Когда стихла пулемётная стрельба, до нас из деревни долетел негромкий говор немецких часовых. О чём они говорили с большого расстояния, не разберёшь. /Договорить они были любители. Часовые день и ночь болтали вроде как одно и то лее./ А вообще немцы были любители поговорить. Они рты закрывали только во время сна и еды.
Среди ночи солдаты одели маскхалаты, и рота стала медленно подвигаться вперёд. Я решил мелкими группами сосредоточиться в небольшой лощине. Солдат поочередно выводили туда. Из лощины можно будет рывком податься вперёд, добежать до огородов и ворваться в деревню.
Сначала всё шло хорошо. В лощину перебрались без звука. До деревни осталось рукой подать. Я вполголоса подаю команду:«– Рота вперёд!» А мои солдатики лежат, как глухие, завалились поглубже в снег, посматривают на меня.
Кричать и повышать голос нельзя. Немцы близко. Солдаты ждут, чтобы кто-нибудь первым поднялся. Я поднимаюсь, выхожу из лощины и оглядываюсь назад. Солдаты начинают шевелиться. Несколько человек поднимаются и идут за мной. До огородов осталось немного. Я иду и жду. Немец вот-вот обнаружит [нас] и полоснёт пулемётным огнём. /полоснёт из пулемёта. Мурашки ползут по спине. Дыхание перехватило. Я продолжаю идти. И каждый свой шаг вперёд я считаю последним.
Умирать нет охоты. Почему я должен идти впереди всех своих солдат и показывать им пример, проверяя своим телом, на себе, будет немец стрелять или нет? Почему я должен подставлять себя первым под пули? Почему они, мои солдаты, должны прятаться за моей спиной? А потом скажут, что я в составе стрелковой роты в атаку ходил.
До деревни десять шагов. В висках тупыми ударами пульс отбивает последние секунды. Сейчас, может, всё кончится. И вот я исчезаю в тёмной дыре ворот. За моей спиной кто-то тяжело дышит, это небольшая группа моих солдат, как я и предполагал.
В сарае пусто. Внутри снежные сугробы. Сверху с дырявой крыши из-под снега свисают пряди прелой соломы. Солдаты ручейком вливаются в открытые ворота сарая. Они несколько оживились, но стоят настороженно, проглотили страх и слюну, но бесстрашия не обрели. Они рады, что без выстрела добрались до сарая и забрались вовнутрь. Стоят, сбившись кучей, и смотрят на меня. И опять всё сначала! Пока я не выйду из сарая, они не сделают шага вперёд, ни один с места не тронется. Как будто мне одному нужна эта «вшивая» деревня и война.
Сержанты жмутся в общую кучу. На фронте они такие тихие и робкие, не то что в тылу. В тылу они горластые, глотку дерут на солдат, покрикивают, гнут их в дугу. Куда девалась их прыть?
Что могу я один сделать с полсотней солдат? Старички мои знают, чего стоит жизнь. Я в роте самый молодой. Кричать и выкидывать их из сарая нельзя. Избы, где находятся немцы, близко. Я рукой показываю кому куда бежать, а они стоят неподвижно и тупо смотрят на меня, жмутся друг к другу.
Но среди них есть и такие, которые посмелей. Человек пять, не больше. Они выглядывают из ворот сарая, но сделать шаг навстречу смерти боятся. Что делать? Не вытаскивать же из сарая по очереди каждого за рукав, не выпихивать их, не подталкивать их в спину коленкой под зад, не вышвыривать их наружу за шиворот. Они стоят и выходить из сарая боятся.
Потом, конечно, будут взахлёб рассказывать, как они рывком ворвались в деревню. Я делаю два шага к стоящей толпе, они отступают на два шага назад в глубь сарая.
– Ну и войско! Мать их вашу за ногу! – вслух выпаливаю я.
Я подзываю знаком руки пятерых самых шустрых и показываю им на ближайшие два дома. Солдаты в знак согласия кивают мне головой.
Я оглядываюсь на остальных, качаю головой и матерюсь вполголоса, грожу в их сторону кулаком и сам с пятерыми выхожу из сарая.
До ближайшей избы короткий бросок. Мы пригнувшись бежим по глубокому снегу, вскидывая вверх коленки.