Паустовский. Растворивший время. Олег ТрушинЧитать онлайн книгу.

      Предисловие. Кто вы, «доктор Пауст»?

      Влекомый силою какой-то непонятной,

      Это строки из монолога Фауста одноимённого произведения Иоганна Вольфганга Гёте. Они удивительным образом, точно и содержательно раскрывают внутренний, весьма загадочный и очень ранимый мир героя нашего повествования и невольно наводят на вопрос: кто вы, «доктор Пауст»? Кто вы, Константин Паустовский? И ответить экспромтом тут вряд ли получится!

      Знал ли об этих строках писатель Эммануил Казакевич, по-дружески нарекая своего соседа по писательскому дому в Лаврушинском переулке столицы в столь яркий титул – «доктор Пауст», который к Константину Георгиевичу прилип настолько крепко, что им стали пользоваться без исключения почти все те, кто хорошо его знал. Возможно, Эммануил Генрихович, вспомнив нетленное гётовское, всего лишь «сыграл» словами, вовсе не задумываясь о том, как глубоко «копнул» во внутренний мир своего друга, тем самым, неожиданно для себя самого, попал в точку.

      О жизни и творчестве Константина Георгиевича Паустовского, чья проза несёт в себе самые лучшие традиции мастеров слова XIX и XX веков, говорить очень непросто. Хотя, казалось бы, творческая биография этого писателя, как и сама его жизнь, будто бы вся на ладони. Ведь в основе почти каждого произведения Паустовского лежит факт или событие его личной жизни. И даже в самых малых формах из написанного им – в коротких рассказах – наблюдательный читатель обязательно отыщет что-нибудь из биографии мастера.

      Действительно, на первый взгляд может показаться, что проза Паустовского настолько автобиографична и писатель нарочно не оставил исследователям ни одного белого пятна в своей биографии, что могло бы представлять тайну в его жизни. «Вся моя жизнь с раннего детства до 1921 года описана в трёх моих книгах – “Далёкие годы”. “Беспокойная юность”, “Начало неведомого века”», – признавался читателям Паустовский в своём авторском предисловии к одному из первых собраний сочинений, вышедшем в 1958 году¹.

      Может быть, в этой самой убедительности и сокрыта особая привлекательность прозы Паустовского, её внутреннее притяжение, где мостиком доверия от автора к читателю и стала та исключительная жажда жизни, то, чем так щедро сдобрены литературные творения Паустовского. И даже присутствующий в прозе авторский домысел (что, допустим, не осуждается в беллетристике) нисколько не нарушает строй подлинного автобиографического повествования и воспринимается читателем как чистая правда. Поэтому при чтении произведений Паустовского, проживая жизнь вымышленного им лирического героя, прототип которого – он сам, не возникает и доли сомнения в том, что в реальной жизни Константина Георгиевича вполне всё могло быть не так, а представленный биографический факт – всего лишь мелкий штрих, густо обросший фантазией автора и не имеющий ничего общего с действительностью.

      Своей жизнью он захватил «хвостик» XIX века и прошёл с XX веком за шесть его десятилетий немало испытаний. Прошёл вовсе не сторонним наблюдателем! А именно участником. Судьба, словно проверяя на прочность, желая переломить, не единожды пыталась поиграть им, но всякий раз отступала перед силой его внутренней целеустремлённости. Поразительно, но ведь жизнь так и не смогла выбить его из седла предначертанной судьбы, перекроить, перештопать, сгладить острые углы в угоду тем, кто желал видеть другого Паустовского. И за своё упорство в отстаивании личностной свободы он не единожды мог лишиться самого дорогого в творчестве – быть услышанным читателями. Было время, когда его прозу отказывались публиковать, а он всё одно – работал, будучи уверенным в том, что все его вирши обязательно найдут своего читателя.

      На излёте жизни в номенклатурных, да и отчасти в некоторых писательских кругах «за глаза» Паустовского часто называли «буржуазным писателем», а в официальной советской печати – «самым читаемым писателем современности».

      Он не был в плену у тех, кто вершил писательские судьбы, сторонился в отношении себя всякого официоза и не «лез в кадр» и, может быть, уже поэтому чувствовал себя счастливым, внутренне свободным человеком.

      Его кумиром и главным вдохновителем в творчестве, архитектором его литературных творений, несомненно, помимо неугомонного труженика скитальца-путешественника была ещё и природа. Он её боготворил и по-особенному чувствовал. Он ею жил, вновь и вновь открывая её не только для своих читателей, но и для себя самого. Именно природа ввела его в стан детских писателей, которым, конечно же, он был лишь