Воспитание Генри Адамса. Генри Брукс АдамсЧитать онлайн книгу.
олагая, по примеру религиознейших умов, что Всевышний и сам вряд ли испытывает истинное удовольствие, когда перед его взором открывают главным образом наименее приятные черты собственного его творения.
В результате двадцатый век, к сожалению, получил мало новых наставлений, чего избегать и чему следовать. В американской литературе вряд ли найдется хотя бы одна рабочая модель для гармонического воспитания. Даже чтобы найти образец для самовоспитания, ученику приходится возвращаться, минуя Жан-Жака, к Бенджамину Франклину. Исключая заброшенную область мертвых языков, в последнее время никто не рассматривал, какая часть воспитания оказалась, по личному опыту, полезной, а какая бесполезной. В данной книге делается попытка это рассмотреть.
Как воспитатель, Жан-Жак в одном аспекте несомненно был зачинателем: он воздвиг монумент-предостережение против Ego. Начиная с Руссо и главным образом благодаря ему, Ego постепенно стало стушевываться и там, где нужна была модель, превращаться в манекен, на котором примерялись ризы воспитания, чтобы проверить, годятся ли они служить одеждой. При этом предметом изучения стал покров, а не сама фигура. Портной подгоняет как манекен, так и одежду по желанию патрона-заказчика. Цель, которую ставит себе портной в этой книге, – помочь молодым людям – студентам университетов и другим – обрести широкие познания о жизни, оснастив их на любой трудный случай, а одеяние, которое здесь демонстрируется, пусть покажет им все недостатки лоскутного наряда, который носили их отцы.
Молодому человеку с деятельным умом нужно от учителя лишь одно – чтобы тот научил его владеть своими орудиями. Молодой человек и сам как предмет обучения является некой формой энергии; цель, которую ему необходимо достичь, – экономия сил; обучение заключается частично в уничтожении стоящих перед ним препятствий, частично же в непосредственном приложении собственных усилий. Овладев орудиями и моделями, он может их отбросить.
Следовательно, манекен, предлагаемый в этой книге, имеет то же значение, что и любое геометрическое тело, рассматриваемое в трех или более измерениях, которое используется для изучения отношений. Для целей этой книги без него нельзя обойтись: он является единственной мерой движений, пропорций, человеческих состояний; ему необходимо придать вид реально существующего; необходимо принимать за реально существующий; необходимо обращаться с ним, как если бы он был живой. И кто знает – может быть, так оно и есть!
16 февраля 1907 года
1. Куинси
(1838–1848)
Если встать под сенью бостонского Стейт-хауса, спиной к особняку Джона Хэнкока, очутишься на небольшой улочке Хэнкок-авеню, которая тянется, вернее, тянулась от Бикон-стрит, окаймляющей участок, где находится Стейт-хаус, к Маунт-Вернон-стрит, что на вершине Бикон-хилл. На этой улочке, в третьем доме вниз от Маунт-Вернон-плейс, 16 февраля 1838 года родился мальчик, которого несколькими днями позже окрестил его собственный дядя, священник Первой церкви – этой цитадели бостонского унитаризма, дав имя Генри Брукс Адамс.
Родись этот мальчик под сенью Иерусалимского храма, где дядя-первосвященник, совершив обрезание, нарек бы его Израилем Коганом, судьба вряд ли наложила бы на него более четкое тавро и убрала с его пути больше преград в скачках на призовые места, уготованных грядущим веком. Однако и рядовой путешественник по жизни, не вступающий на ее ристалища, тоже не прочь получить, так сказать, проездной билет, гарантирующий безопасность, предоставляемую давно обкатанными средствами передвижения. Пользоваться подобными гарантиями порою скучно, зато удобно, и тот, кому они нужны, ощущает необходимость в них беспрестанно. Гарантии, которыми располагал Генри Б. Адамс, ста годами ранее обеспечили бы успех в жизни любому молодому человеку, и, хотя в 1838 году их ценность по сравнению с 1738 годом несколько снизилась, сам факт, что начало этой карьеры двадцатого века было связано с созвездием имен и названий, уводивших во времена колоний, в допотопные времена – Первая церковь, бостонский Стейт-хаус, Бикон-хилл, Джон Хэнкок и Джон Адамс, Маунт-Вернон-стрит и Куинси, сгрудившихся у колыбели с десятью фунтами слепой младенческой плоти, – был настолько необычным, что даже много лет спустя, когда младенец вырос и уже знал, чем все разрешилось, это удивительное стечение обстоятельств дало ему предмет для весьма любопытных размышлений. Что могло выйти из ребенка, который с детства впитывал дух семнадцатого и восемнадцатого веков, но, обретя сознание, оказался перед необходимостью вести игру картами двадцатого? А если бы спросили его заранее – захотел бы он вести ее теми картами, какие послала ему судьба, догадываясь, что примет участие в игре, в которой ни он, ни кто другой не знает и не знал от века ни правил, ни степени риска, ни ставок? Его не спросили, и он ни за что не отвечал. Но даже посвяти его родители в свои намерения, он, несомненно, попросил бы их ничего не менять. Он был бы потрясен тем, как ему повезло. Вряд ли существовало еще хоть одно дитя из родившихся в том же, 1838 году, которому сдали больше козырей. А была ли жизнь честной игрой, где господствовал случай, или же в ход шли крапленые и подтасованные карты, он все равно не мог отказаться играть: ведь на руках у него были одни козыри. Нет, он не мог сказать, как многие другие: