Узел связи. Из дневника штабного писаря. Михаил ПоляковЧитать онлайн книгу.
нибудь из попутных вертолётов доставит нашу группу в Ханкалу, на войсковую базу, находящуюся в двух километрах от Грозного. Это означает, что я достиг цели, о которой мечтал и к которой шёл почти год. Наконец-то я окажусь в Чечне!
С сегодняшнего же дня я решил и начать вести дневник. Для этого есть две причины. Во-первых, за год в армии я ужасно устал от одиночества, а дневник – хоть какое-то развлечение. Ну а во-вторых может случиться и так, что на войне я погибну, и никто не узнает, каким я был человеком, как жил, что вынес… Понятия не имею, откуда и взялась у меня эта мысль, впрочем, не новая на земле, и уже породившая на свет божий бесчисленные тома различных мемуаров, воспоминаний и житий. В сущности же, глупее неё ничего нельзя придумать. Ведь какое дело моему холодному трупу будет до того, что подумает обо мне какой-нибудь встречный и поперечный? Что изменится от того, что меня обругают или похвалят? Черви меня, что ли, меньше жрать будут? И ещё понятны те, кто пишут воспоминания с расчётом на определённых читателей и, может быть, на успех. В моём случае всё совсем абсурдно – эти записки, скорее всего, никто никогда не прочтёт. И, тем не менее, я уверен, что отныне буду отрывать для них время ото сна и отдыха, и, если придётся, буду писать их по ночам под одеялом, в караульной будке под дождём, а в крайнем случае и вовсе где-нибудь в туалете спрячусь…
Но прежде, чем начать, представлюсь своим воображаемым читателям. Зовут меня Артём Сёмин, я ефрейтор срочной службы одной из частей внутренних войск МВД России. Призвался я в первых числах 2000 года, то бишь отношусь к осеннему призыву девяносто девятого года, или, как говорится у нас – два-девять. Прошу заметить – не к призы́ву, а именно к при́зыву – с ударением на «и». Призы́в – это процесс набора на военную службу, при́зыв – обозначение группы солдат, рекрутированной во время одного из таких наборов. В этом сочетании цифр – два-девять, не имеющих никакого значения для постороннего уха, знающий читатель, прочтёт половину моей истории – узнаёт мой ранг, мои обязанности в казарме, даже мой внешний вид угадает, ни разу не взглянув меня. Но для тех, кто не приобрёл прекрасного двухлетнего опыта, позволяющего делать подобные безошибочные экстраполяции, расскажу немного о себе. Служу я чуть меньше года, с прошлого декабря, когда меня в наказание за бедность сослали в армию. Да-да, я настаиваю на верности этой формулировки, она совершенно справедлива в моём случае. Вы согласитесь с этим, узнав мою историю. Началась она в августе прошлого года, после того как я завалил сессию и был исключён из университета. Произошло это не потому, что я был каким-то ленивым и нерадивым студентом. Напротив, одно время преподаватели меня даже хвалили, а первый курс я и вовсе окончил с одними пятёрками. Но на втором году учёбы серьёзно заболела моя мать. Отца у меня нет, он умер, когда мне было десять лет, богатых родственников и знакомых – тоже, так что денег нам было взять неоткуда. Я и до того иногда подрабатывал после учёбы, ну а теперь, когда мне пришлось взвалить на себя все семейные дела, работа стала занимать всё время. Про наш журфак МГУ часто говорят, что туда приходят для того, чтобы не учиться. Действительно, исключают у нас довольно редко, на следующий курс переводят иногда и с хвостами, а сами предметы не так уж трудны. Если ходить учиться время от времени, то вполне можно довольно сносно сдавать зачёты и экзамены. Я же с моими двумя работами перестал учиться вовсе. Утром я бежал на «Интерпочту» – курьерскую фирму, развозящую по утром заказные издания, днём ехал работать в книжный магазин в Алтуфьево, вечером – на сигаретную фабрику в Марьино, куда устроился фасовщиком. Зарабатывал я около трёх-четырёх тысяч в месяц. Для подростка это деньги, конечно, немалые, но с учётом маминых лекарств, транспортных расходов да и кое-каких трат на одежонку, нам едва удавалось на них сносно питаться. Ну а в июне я завалил одновременно зарубежную литературу у Ванниковой и у Прохорова – теорию журналистики…
Самое ужасное было то, что мы толком не знали – чем всё-таки больна мать. Симптомы были самые общие – у неё болела голова, она стала мало двигаться и время от времени становилась раздражительной. Врачи советовали то какие-то уколы, то выписывали от головной боли аспирин, а то и просто наказывали побольше гулять. Серьёзно же её никто не лечил – в России без денег ты невидимка для медицины. Только незадолго до моего ухода в армию ей поставили предварительный диагноз – рассеянный склероз. Мало, кто, наверное, знает, в чём суть этой болезни. Она наступает медленными неслышными шагами. Первое время ты живёшь как раньше: ходишь на работу, отдыхаешь и встречаешься с друзьями. Но со временем начинаешь быстро уставать, затем тебе становится всё тяжелее уходить. Потом отнимаются ноги и руки, затрудняется речь. Ну а, оказавшись в инвалидной коляске, постепенно добираешься и до полного паралича. Разумеется, если не умрёшь раньше от сопутствующих болезни нервных и физических расстройств. Только узнав о диагнозе мамы, мы начали оформлять инвалидность, после чего было два шага до опекунства и отсрочки от армии. Но административные шестерёнки у нас движутся медленно, особенно если их нечем смазать. А у нас и денег не было, и наивные мои двадцать лет сказались. Ребята же в военкомате работали, напротив, быстро…
Последние