Панург и его бараны. Максим Сергеевич ЕвсеевЧитать онлайн книгу.
ощением мужественности и мудрости, а в их мире царило добро и справедливость, так, как это понимал я.
Вы скажете, что подобное происходит с каждым маленьким человеком, что похожее происходило и с вами? Но есть нечто, что отличает вашего покорного слугу от всех остальных повзрослевших детей, научившихся управлять своей жизнью, получающих удовольствие от этого процесса; от тех, кто забрал у своих фантазий и выдуманных героев свою судьбу, потому что вам вдруг понравилось делать что-то самим. Вы стали прощаться с этой эфемерной частью своей жизни, прощаться с сожалением или в гневе, просто забывая о них или с усилием вышвыривая их из своей головы. Конечно, они не ушли совсем, но их становилось всё меньше, и освободившееся место стали занимать успех и разочарование, планы и детальные расчёты, воспоминания и надежды.
Со мной всё происходило совсем по-другому: я сделал их слишком подробными, каким хотел быть сам, я дал им слишком много воли и силы, которой не хватало мне. И теперь уже они звали меня играть, отрывая от моей реальной жизни, и не принимали отказа.
Я отдавал им всё своё свободное время: нянчился с ними, когда они хандрили, мирил их и наставлял, строил им замки и крепостные валы, чтобы уберечь от врагов, выискивал им новые игрушки, но всё равно не справлялся – их мир болел и разрушался, посевы гибли, а сами они начали исчезать. Черты немногих выживших утратили очарование, характер у них портился – им было плохо, но я не мог им помочь. В какой-то момент пришло время признать, что я завишу от созданного мною мира не меньше, чем мои герои. Надо было что-то делать.
Гаспар
Он двигался через лес, и луна, такая же, как в арденском лесу, освещала такие же деревья и такой же голубой снег. Но Гаспар уже понимал, что сколько бы он ни плутал по лесу, проваливаясь в сугробы, сколько бы ни карабкался наверх, он уже не найдёт тропинку, ведущую к замку, взобравшись на дерево, не увидит, возвышающегося над долиной старого донжона, не разожжёт камин, не приготовит ужина для молодого господина. Нет больше у старого Гаспара господина, нет больше дома и не для чего ему возвращаться.
– Будь прокляты Гизы! – в отчаянии ругался он и сбивал снег с веток, ломая сами ветки, как ломал до этого шеи слуг Франсуа де Гиза.
– Будь прокляты гугеноты! – почти кричал Гаспар, вспоминая, как сжималось его сердце, когда молодой господин стал посещать сборища кальвинистов. Как он хитростью и силой не дал ему поехать в Блуа и спас его от подвешения на крюке.
Без сил он упал, наконец, на замёрзшую землю и прошептал:
– Почему?
К кому обращался, большой и сильный человек, лежащий на снегу? К Богу, в которого не верил? К белой круглой луне, которая сыграла с ним жестокую шутку, самую злую из всех, и увела его из замка Пьер Нуар в конце февраля 1562 года? К рыцарю Гийому де Богарнэ, привёзшему растерзанное тело барона де Ковиньяка?
Некому было ответить: Бог никогда не говорил с Гаспаром, луна лишь звала за собой, а рыцарь Гийом остался лежать во дворе старого замка, разорванный и обезображенный, вместе с теми, кто был с ним. Да и спрашивать не было никакого толка, он сам знал, почему погиб молодой человек, который был последним законным владельцем старого замка и носителем одной из древнейших и родовитых фамилий Франции, восходящей по материнской линии к Матье де Монморанси. А со смертью Габриэля прерывался не только род Ковиньяков, но и терялся смысл жизни самого Гаспара Гару, предки которого веками служили этому древнему роду.
Наконец Гаспар поднялся с земли и стал думать, что ему делать дальше. Он плохо понимал, где он находится и как очутился здесь, он помнил только слепую ярость, которая охватила его при виде мёртвого тела молодого барона и надменного выражения лица де Богарне.
– Я возвращаю тебе это тело, старик. Герцог велел мне привезти его домой, из уважения к господину коннетаблю, с которым твой хозяин находился в дальнем родстве, чтобы его могли похоронить, как подобает отпрыску древнего рода, хотя сомневаюсь, что еретикам полагается место на кладбище рядом с добрыми христианами.
Дикий вой Гаспара напугал всадников, лошади взметнулись на дыбы или шарахнулись в сторону, сбрасывая седоков, и только рыцарь Гийом удержал своего гнедого жеребца и смог остаться в седле. Он успел сжать рукоятку меча, с замысловатой гардой, но не смог вытащить меч из ножен. Когда конь рванул прочь, через замковые ворота, унося рыцаря Гийома де Богарне, его рука по-прежнему крепко держала оружие, а его широко раскрытые от ужаса серые глаза смотрели в след, потому что голова рыцаря осталась в замке, сжимаемая рукой Гаспара Гару. Спутники де Богарне, надо отдать им должное, пытались сопротивляться. Для них эта бойня в старом замке была продолжением резни в Васси, где они избивали гугенотов. Она стала одним из эпизодов войны за веру, но эпизодом последним. Четверо слуг Франсуа де Гиза, умрут на замковом дворе, призывая на помощь бога и шепча молитвы на чужом для них языке, уверенные в своей правоте, потому что то, что видели их глаза, было подтверждением слов священников об абсолютном зле, которое явилось на землю для испытания всех истинно верующих. Даже, если бы их можно было бы расспросить, что они видели в последние мгновения своей жизни,