Последний мастер по детству. Максим ШлыгинЧитать онлайн книгу.

      Что ж, история эта началась год назад… Аккурат прошлой весной. Как раз перестал дуть холодный ветер из соседнего леса и уносить по ещё сырой земле дым из закопчённых деревенских труб. Где-то неподалёку звучал стук топоров – соседи потихоньку восстанавливали прохудившиеся за зиму крыши покосившихся домов. То тут, то там, перегревшись на весеннем солнышке, горланили петухи.

      Родители привезли нас в деревню на первые длинные выходные. Я обожала сюда приезжать. Максим, мой брат, был такой же и вместе со мной с нетерпением ждал момента, когда же папина машина наконец закончит петлять по еловым и сосновым лесам, пробираясь вдоль озёр и ручьёв по ухабистой дороге. И вот мы в деревне!

      Здесь мы с Максимкой знали каждую собаку, каждую дырку в заборе, каждую тропинку, вилявшую по деревенским холмам, и каждый укромный заброшенный сарай. Но особенно мы любили крышу. Старую соломенную крышу дедушкиного дома. Крышу, куда вела канатная лестница с деревянными дощечками. А на самом коньке дедушка прикрепил маленькую лавочку, напротив того гнезда, которое свили аисты несколько лет назад. Сидя на потрескавшейся доске на лёгком майском ветерке, мы представляли, как где-то там, из-под заснеженной верхушки далёкой Седой горы, окружённой у подножья густым хвойным лесом, вырывалась бурлящая и шумная струя водопада. В деревне его называли водопадом Желаний. Он появлялся совсем ненадолго, буквально на пару-тройку недель. А потом бесследно исчезал, уже до следующей далёкой весны.

      Считалось, что если загадать самое сокровенное желание и ночью прошептать его водопаду, то оно обязательно исполнится. Сидя на крыше, мы с Максимкой строили планы, как бы незаметно от взрослых туда добраться и рассказать водопаду всё, чего нам так хотелось. Максим наперебой перечислял список своих мальчишеских идей, широко размахивая руками. Ничего себе размерчик, нескромные у него хотелки! А вот я никак не могла придумать, чего же я больше всего хочу. Пока я думала, Максим быстро спустился с крыши и побежал носить сухие дрова из завалившейся за зиму поленницы[1] к пахнущей берёзовыми и дубовыми вениками низенькой бане.

      Зима в этом году выдалась на редкость лютая. Дедушка даже и не помнил, чтобы такая зима вообще когда-нибудь приходила в наши края. Поговаривали, что забрала она с собой очень много стариков: бабушек и дедушек из соседних потемневших деревянных домиков, растянувшихся по обеим сторонам небольшой чистой и холодной речки.

      Дед рассказывал, как когда-то в детстве, босоногими мальчишками и девчонками, они бегали на эту речку ловить раков. Варили их там же, на берегу, в старом закопчённом медном котелке с царскими печатями на боку. Этот котелок так и висел на ржавом гвозде в дедушкиной мастерской, прямо над сломанным велосипедом, со всех сторон увешанном завитками посеревших стружек. Деда в нём подшипники зачем-то хранил.

      Прошлым летом старики любили посидеть и поболтать у дедушки в саду под яблонями. И за чаем из пыхтящего вкусным шишечным дымком старинного самовара они вспоминали, как засовывали друг дружке в портки[2] только что выловленных из речки раков. А потом с шумом и грохотом гонялись босиком по деревне, чтобы отплатить обидчику за пакость той же кусачей монетой.

      Дедушка тогда громче всех смеялся и подливал гостям местного южного чаю в большие прозрачные стаканы, стоящие в покрытых зеленовато-серым налётом кольчугинских подстаканниках.[3] Ну а свойский белый клеверный мёд с дедушкиной пасеки был чем-то вроде местного липкого лакомства, к тому же очень полезного. Сладкий, кремовый, тягучий, он немножко кислил на языке и пах цветами. А по виду – что та сгущёнка!

      Не шутка, но из пузатого фарфорового заварного чайничка с давно уже отколотой ручкой выливался такой крепкий и ароматный дедушкин чай, что некоторые гости разбавляли его кипятком по несколько раз. Я, помню, попробовала у них этого чайку: горький, терпкий, горячий. Не моё совсем, и язык обожгла. Как они вообще его пьют?! Мёд гораздо вкуснее. Дедушка, помню, смеялся.

      Но теперь он был какой-то странный, не такой, как всегда. Плюс ещё и это…

      Нет, нет, не подумайте, я не специально, как-то само так получилось.

      Дедушка сидел на кухне за столом и чего-то бормотал себе под нос. Я не подслушивала, нет. Я просто лежала на ещё тёплой просторной белой печке и рассматривала картинки старой потрёпанной книжки. Сидела и, немного, совсем чуть-чуть прислонив ухо к стенке, читала и щёлкала засушенными на печных кирпичах семечками. В этом же нет ничего необычного, правильно: семечки во рту, а ушки греем на макушке. Как вдруг мне отчётливо послышались непонятные слова дедушки, которые меня и удивили, и озадачили.

      – Зима, зима… – бубнил он себе под нос. – Забираешь ты нас потихоньку… Знать, и мне близко. Ты думаешь, я не смекаю?[4] Что ты. Отнюдь. Но видишь, сколько дел? Мне много-то не надо, внучат порадовать хочу. Я ж рядом с ними молодею, душой отдыхаю. Ты не по своей воле, тоже знаю. Они Хозяйки, когда скажут, тогда и придёшь. А я кто? Так, мастер простой, не тягаться мне с ними. Да и кукушки уже молчат… Ладно, где наша не пропадала. Сколько бы ни