Такова жизнь. Рассказы. Андрей Викторович БеловЧитать онлайн книгу.
а слоем, становясь прошлым и памятью того, кто в этот миг, случайно оказался рядом с ними в этом забытом уголке и обратил на них свой взгляд.
В его жизни тоже была осень – не поздняя, но уже и не золотая. И так же, как листья, уходили в прошлое годы, оставляя лишь память о себе. «Сколько же раз я видел осень?» – подумал он и вспомнил, сколько ему лет и что осень – его любимое время года. Он старался не думать о возрасте; день, когда он родился, старик уже давно перестал выделять из повседневности.
Он снова склонился над листом бумаги и продолжил писать письмо.
«… ты много раз просила меня написать тебе хоть одно письмо, а ведь тогда, до расставания, мы виделись почти каждый день. Я знал, что ты просила всех своих любовников писать тебе письма, чтобы когда-нибудь потом, когда тебе уже некуда будет торопиться, перечитывать их, заполняя воспоминаниями одиночество и пустоту. Сейчас, спустя годы, я наконец пишу тебе это единственное письмо. Не обижайся, что пишу столь откровенно…»
Он отложил письмо и снова стал смотреть в окно, размышляя, есть ли у любви предел, можно ли исчерпать запас любви, отпущенный человеку, и почему, прожив целую жизнь, он так и остался одинок, недолюбил и так и не истратил душевные силы.
«Может, потому, что для меня главным было, чтобы я любил, и не имело значения, любят ли меня?»
Старик склонил голову, перечитал написанное, затем скомкал лист и бросил его в корзину для бумаг, которая была уже полна такими же скомканными письмами.
«Нет, совсем не то пишу. И зачем я пишу это письмо? Эпистолярный жанр никогда не был моим», – подумал старик, вышел на улицу и вытряхнул мусор из корзины.
Он постоял еще немного на улице, наедине с осенью, наслаждаясь тишиной. В поселке стали зажигаться огни. Домов, где люди остались на зиму, было совсем мало. В основном народ перебрался в город. Засветились окна в одном доме, во втором, в третьем. И эти редкие огни отодвигали одиночество дальше и дальше, наполняя душу покоем. Все уже было готово к долгой зиме. Впереди были долгие-долгие размышления, новые рассказы и книги, книги, книги…
Стемнело. Он почувствовал, что продрог, и вернулся в дом, снова сел за стол, взял уже исписанный наполовину лист бумаги и продолжил писать рассказ, начатый с неделю назад.
Неожиданно мелькнула какая-то тень на кухонном столе в углу комнаты. «Может, показалось?» – подумал он и продолжил работать. Тень мелькнула еще раз, и еще. Старик замер. Через минуту маленькая серенькая мышка выглянула из-за стола, боязливо оглянулась и, не заметив ничего угрожающего, начала суетливо бегать по столу в поисках каких-нибудь крошек или других остатков еды. Старик не шевелился. Первое, о чем он подумал, была мышеловка. Мышеловкой снабдила его дочь, с которой он редко виделся из-за натянутых отношений с бывшей женой (был такой грех в его жизни). Для него встреча с дочерью была праздником. Но, к его сожалению, этот праздник был только раз, два в году. Больше о нем никто не вспоминал, разве что звонили из редакции, чтобы сообщить, принят его очередной рассказ или надо что-то отредактировать. Иногда, редко, он уезжал в город по делам и каждый раз проговаривал про себя присказку, которой с детства научила его мать: «Газ, свет, вода», – чтобы не забыть все выключить. Если была зима, то, когда старик возвращался, ему приходилось заново протапливать свой маленький домик.
Навещая его, дочь наставляла держать дом в чистоте и напоминала, что, если увидит хоть одну мышь, – ноги ее в этом доме не будет. Старик не обижался и, отвернувшись так, чтобы она не увидела, ухмылялся, не веря угрозам дочери.
Тем временем мышь продолжала бегать по столу. Он снова принялся за работу. Поначалу, с каждым его движением, она убегала и пряталась, но вскоре, видя, что никто ей не угрожает, стала деловито осваивать свое новое хозяйство и только тогда, когда он брал сигарету и закуривал, или вставал, чтобы налить воды в стакан, снова пряталась.
«Пусть живет! Все не один. А так – живая душа, – подумал он. – Душа? – а есть ли вообще у них Душа?» Заинтересовался, стал просматривать книги. Получалось, что Душа-то есть, но не такая, как у людей, и «уходит» она вместе с «уходом» из жизни самого животного. «Ладно, пусть живет. Когда еще дочь приедет? А весной они уходят из домов…»
«Хозяйка!» – вспомнил он, как говорят о мыши в избе. – Ну, пусть и у меня будет «Хозяйка»; глазки-то у нее добрые».
Он заработался далеко за полночь, взглянул на часы – был уже третий час ночи. Сложил бумаги на столе и лег.
Перед сном он решил, как всегда, почитать из Евангелия. Нельзя сказать, что старик был набожным, но… возраст! – и его рука все чаще тянулась к этой Святой книге. Книга была еще и тем ему дорога, что подарена дочерью. Приобрела она ее в церкви. «Значит, освящена книга-то!» – не раз думал он.
Как всегда, раскрыл на первой попавшейся странице – «от Луки» – и углубился в чтение. Он так зачитался, что с усилием уже борол тягу ко сну. Вскоре услышал, как мышь что-то отчаянно грызет на газовой плите. «Видать, ничего не нашла на столе, вот и грызет что-то подгоревшее. Так ведь и не уснешь, – подумал он. – Что же для мыши купить? Они вроде крупы едят, а у меня осталось только полпакета риса».