Яков и Мирослава. Евгения МихайловаЧитать онлайн книгу.
что Мирослава так приветливо смотрит на всех и всем так дружелюбно улыбается. Но он не мог запретить себе надеяться на невероятную удачу: ему Мирослава улыбается теплее, чем всем остальным.
Яков стонал теперь по ночам не столько от боли, сколько от сознания своей увечности. Это было самой жестокой насмешкой судьбы: Яков встретил женщину мечты, когда стал инвалидом. Позади у него кошмарный год сплошного несчастья. Похоронив жену, болезненную, худенькую до прозрачности Валю, совсем не пьющий Яков слишком много выпил на поминках. Когда гости разошлись, он, не в силах выносить страшную пустоту квартиры, решил выйти за сигаретами. Было темно, ноги разъехались на льду. Он упал на спину, потерял сознание от невыносимой боли. Пришел в себя уже в больнице. Его готовили к серьезной операции. А дальше существование, похожее на страшный сон, помогало заглушить осознание потери. Физическая боль истребляла боль души.
Яков жил один, пару раз в неделю приходила работница. Приносила продукты и убирала. По воскресеньям приезжал навестить племянник. Яша учился преодолению, заново осваивал каждое движение, каждый шаг. Учился ходить, обслуживать себя. Он был очень чистоплотным и щепетильным. Даже стирал себе сам. Ему исполнилось сорок пять лет. И иногда он с ужасом думал: сколько еще таких мук впереди? Что делать, если он не сможет вернуться к работе? Как жить, если он не сможет выйти к людям?
Но он вышел, опираясь на палку. И со временем его покладистый, позитивный характер сумел и в этом состоянии примириться с судьбой. Яша уже был не один. Он стоял во дворе, а мимо шли похожие на него люди. Был обычно полдень. Все работающие давно уехали, мамы прокатили свои коляски в сторону детских площадок, собачники пробежали со своими питомцами. В домах оставались лишь те, для кого доступен путь до ближайшего магазина или лавочки. Если не через одного, то через три точно они испытывали тот же дискомфорт: хромали, опирались на палки, толкали перед собой жуткие «ходунки». И все встречали приветливый, заинтересованный взгляд симпатичного мужчины с голубыми глазами на загорелом даже зимой лице.
Яков был океанологом, ходил на научных судах в экспедиции. Считал своими коллегами всех ученых и моряков. А теперь его товарищами стали люди, которым дойти до магазина тяжелее, чем переплыть море.
Вскоре Яша стал центром маленьких собраний: его окружали, чтобы поговорить, поделиться, узнать новости. Он научился подчеркивать общность с любыми собеседниками, начиная с оборота: «Вот нам, инвалидам…» Или: «В нашем возрасте…» Второе не очень нравилось женщинам моложе восьмидесяти. Никто не думал о том, что Яша совсем недавно был молодым, сильным мужчиной. О том, что ни в каком кошмарном сне не видел себя инвалидом. Не очень ухоженный, давно не стриженный, с сединой, которая полезла сразу и внезапно, с сивой щетиной, которую не хватало сил каждый день брить, Яша стал человеком без возраста. Человеком стадии окончательного несчастья и поражения.
Он сумел примириться и прийти к выводу, что жизнь – это богатство и подарок в самой сложной ситуации. Человек, которому доводилось много часов пробираться, справляясь с болью, к собственной ванной, знает все о победах.
И Яков продолжал бы осваивать постепенно и кротко свой новый и странный мир, открывая маленькие радости. Но ему понадобилось зайти к коменданту. И он пропал.
По утрам сначала просыпался ясный мозг, потом тупая боль, которая продолжала терзать его сильное, когда-то тренированное и спортивное тело. Сначала он видел перед собой светлое лицо, похожее на молодую луну, потом свою тяжелую уродливую палку. Стакан с водой на тумбочке, гору упаковок с лекарствами, немытую пепельницу с окурками. Тоскливый запах мужского одиночества.
Яша никогда не решился бы зайти к Мирославе во второй раз, но она позвонила сама.
– Яков Михайлович, вы просили зайти насчет счетчика. Я как раз недалеко от вашего подъезда. Могу зайти посмотреть. Откройте мне.
И пока она шла, поднималась, он бестолково метался: прятал какие-то вещи, смахивал с чего-то пыль, передвигал нелепые перегородки, которые везде ставила его покойная жена. Они прожили вместе почти двадцать лет, и Валя все время тщательно прятала от мужа свою наготу. Свое тело подростка – почти без груди, с худыми бедрами, как у мальчика, и впалым животом. В этом животе не смог даже зародиться ребенок. Валя была почти невесомой. Яков очень ценил и уважал ее образованность, человеческую порядочность. Он считал, что Вале с ее чистотой и искренностью нет равных среди людей. Его мужское желание больше напоминало нежность взрослого человека по отношению к беспомощному ребенку. А невероятная стеснительность жены заставляла его чувствовать себя рядом с ней неуклюжим животным. Все, что он помнит о близости с Валей, – это свои попытки не сделать больно, не быть тяжелым, не ранить откровенным взглядом или грубым прикосновением. И он, как святыню, оставил эти ее ширмы с японским рисунком. За ними она снимала дневную одежду, чтобы упаковать себя в вечернюю, которую затем там же сменяла на ночную.
Мирослава вошла, широко улыбнулась, сбросила у порога туфли на каблуке и пошла босиком к его туалету, цепляясь широкой юбкой за старую мебель. Яша, растерянный и растроганный, смотрел, как она села на крышку унитаза,