Неумерший. Жан-Филипп ЖаворскиЧитать онлайн книгу.
text-author>
«Неумерший» – это роман необычайной силы, который играет с хронологией и временем, балансируя между эпопеей и воспоминанием о прошлом, между романом об инициации и военной сагой, причем все эти элементы основаны на проработанном историческом и археологическом материале.
Я простирался мостом над течением рек могучих; Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море; Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья; Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим; Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной…
Первая ночь. Ты поведаешь обо мне
Ты спустишься по течению рек и пересечёшь горы. Ты пройдёшь через леса и переплывёшь моря, которые простираются по правую сторону света. Дорога приведёт тебя к кельтским королевствам, к эллинским тиранам и к этрусским лукумонам. Повсюду ты будешь называть моё имя, прославлять мой род, мои походы, мои подвиги. Ты станешь первым сказителем преданий обо мне, зодчим, наводящим мосты, глашатаем вне бранного поля. Ты не посмеешь отказать мне в этой услуге. Ты не посмеешь пойти наперекор моей воле.
Не сносить головы тому, кто поднимется против меня! Если ты отвергнешь мою просьбу, то я повелю отобрать всё твоё имущество, а тебя самого взять под стражу. Я раздам твой янтарь и амфоры своим героям, а себе оставлю лишь твою голову. Я вымою её, обваляю в мёде, эле и соли, опущу в можжевеловое масло и уберу в один из тех сундуков, где скапливается дань покорённых мною народов. А когда ко мне пожалуют почётные гости, я устрою им знатный пир. Я повелю расставить блюда с чернофигурной росписью, бронзовые длинногорлые кувшины и крате́ры[1], в которых густые вина твоей страны смешиваются с дикими водами наших источников. Затем я водружу твою голову посреди сочного мяса и лоснящихся рыб, сладких фруктов и терпкого питья и скажу: «Полюбуйтесь, каков был ионийский торгаш, оскорбивший моё гостеприимство. Так гуляйте же, гости дорогие, ешьте, пейте, веселитесь! А тот, кто гнушается моих щедрых даров, горько об этом жалеет». Ты и сам убедишься в моём бескрайнем великодушии: если откажешься увековечить память обо мне, я-то уж тебе удружу! Я сделаю тебя спутником всех моих пиршеств.
Но ты поведаешь обо мне.
Ты – богатый купец и хитроумный пройдоха, но без меня ты так и останешься обычным торговцем, что выменивает вазы и вино на невольников и металл. Я же возвеличу тебя. Ты станешь моей посмертной песнью. Ты станешь голосом, разносящимся по всем трём мирам[2]. Ты станешь вступительными строфами сказания, творцом которого являюсь я сам. Какой прок от твоих амфор, треножников и рабов? Всё это лишь земные блага. Я же дарую тебе слово. Я вдохну в тебя своё дыхание, дыхание воина, героя и короля. Доводилось ли тебе когда-либо слышать более щедрое предложение?
Ты умеешь толковать письмена, но удастся ли тебе считать облик воина так же искусно, как твои таблички? Взгляни на это мускулистое тело, на обожжённую солнцем кожу, на широкие ладони, на грозный орнамент, сплетённый из моих татуировок и шрамов. В них столько знаков, столько отпечатков прошлого! Моя торговля – война. Я оставил глубокий след в жизни народов, через которые прошёл. В награду за это они оставили отметины на моём теле. Злейшие мои враги преподнесли мне самые ценные трофеи; благодаря им я сохраняю величие даже нагим. Однако я уже стар, мне скоро сравняется два века[3]. Мои руки ещё крепки – мало кто из молодых храбрецов осмеливается поднять на меня глаза, но уже дети моих детей резвятся меж хижинами и пастбищами, мне больше нет надобности обесцвечивать волосы, и порой меня клонит в дрёму, когда пир затягивается до зари. Черты павших товарищей стёрлись из моей памяти, первые девушки, которых я возжелал, уже увяли красотой или почили. Теперь пришло время мне поразмыслить о том, чтобы продолжить свой путь. Но я не смогу уйти, не позаботившись о том, чтобы оставить о себе память – только так я не умру.
Именно поэтому ты поведаешь обо мне.
Когда я был ребёнком, мне случалось проделывать один незатейливый трюк. Я подцеплял муравья кончиком палочки и пускал его по ней вверх. Как только букашка достигала края, я переворачивал веточку. Муравей снова пускался по ней вверх, и я снова отправлял его в исходную точку. Эта нелепая игра продолжалась столь же долго, сколь длился мой каприз… И лишь на закате лет я постиг её смысл: я и есть тот муравей, а мир – моя палочка.
Я родился в землях столь дальних, что ныне они путаются в моём сознании с лесами Сумрачного бога[4], откуда ведут своё происхождение отцы моих отцов. С тех пор как я возмужал, я много исходил дорог: шёл по мягкой почве лесных чащ и плотной дернине лугов, пробирался по каменистой осыпи склонов и зыбкой трясине болот. Я много повидал: и диковинной красоты природу в дотоль неведомых краях и народы, там живущие, столь же разнообразные, как деревья в лесу. За время долгих скитаний
1
2
В понимании кельтов Небо, Море и Земля – это три независимые области и одновременно три части единого Мира.
3
«Век» у кельтов исчислялся шестью пятилетними циклами, или тридцатью солнечными годами.
4