Пончики и пони. Арина АмстердамЧитать онлайн книгу.

      Фотографии с пикников, из отпусков, со свадеб и дней рождения общих друзей рельефно иллюстрируют наше семейное благополучие. Знакомые из числа не самых близких всё еще передают ей приветы и спрашивают как дела «у вас». «У нас – все хорошо», – говорю я. Но вообще-то, все хорошо у меня. Как у нее – не знаю. Я и тогда уже не очень интересовался, как дела у нее – может, поэтому наша пара так и не стала семьей. Я осознаю, что семью так не строят – с помощью тщательного огораживания друг от друга своего личного пространства можно только стену или забор построить.

      В общем, не получилось у нас семьи. Так, консервы из двух человек в жестяной банке общего жилья. Комфорт стал хорошим консервантом, менять что-либо не было нужды, работа отнимала все силы, снимая вопрос о левосторонних связях. Мы отлично понимали друг друга – сначала с полуслова, а потом и в этом отпала необходимость. Быт отточился до мелочей, и мы стали понимать без слов. Жесты приобрели ту филигранную чистоту, где нет места лишнему движению, поясняющему слову. Чувству, впрочем, тоже. Нам и без чувств было нормально в нашей небольшой, чистой и светлой квартире. Чистой именно оттого, что некому и некогда было намусорить, положить что-нибудь не на то место, накрошить, раскидать, забыть выбросить.

      В ночь с субботы на воскресенье мы обычно забрасывали в машинку накопленное за неделю – через пару часов вопрос стирки снимался, и у каждого оставались только свои личные дела.

      Мы не жили совместной жизнью – мы пересекались. Например, встречались с друзьями, и те думали, что мы приехали, как приехала бы на нашем месте любая нормальная пара. Но на деле, это значило лишь то, что мы случайно встретились в компании. Пункты в наших ежедневниках неожиданно совпали. Только и всего. По ночам надлежало выспаться по совпавшему адресу. И не забыть купить продуктов в общий холодильник.

      Так мы встречались на кухне, в ванной, на соседних подушках. Без лишних слов. Без нужных тоже. Без любых. У боксирующих потных борцов куда больше страсти в объятьях, когда они, зафиксировав друг друга, почти неподвижно стоят, лишь изредка коротким рывком отвешивая друг другу в торец. У нас не было и этого.

      Мы не враждовали. Иногда мне казалось, что хорошая ссора непременно привела бы к огненному примирению на скомканных простынях, но, к стыду своему, я был благодарен Кире за неумение или нежелание повысить голос. Да и не давал я повода. Так устаю на работе, мне, если честно, часто не до секса. В общем, когда стало очевидно, что отпуск уже вот он, совсем близко, и мы, как и следует усталой паре, проведем его вместе, молча, в неопределенности курортных задач щурясь в горизонт… В общем, я понял, что не хочу. Не хочу больше этой удобной женщины рядом. Не хочу смотреть, как она живет внутренней жизнью, гладко скользящей глянцевой поверхностью мимо моего существования, не искря и не оставляя следов. Не хочу ее низкого горлового голоса, красивого, но так редко звучащего, что надоело ждать очередного эфира.

      Она молчалива, и хотя в женщинах я это ценю, но всему же есть разумный предел. Не хочу лежать с ней на пляже и видеть ее лицо, с тонкой паутинкой первых морщинок вокруг глаз. Глаз, которые не смотрят в мою сторону. Не хочу видеть, как морщинки эти станут резче, суше, грубее, сначала порозовев, а потом уйдя в шоколадный оттенок под палящим солнцем. Не хочу видеть, как ее тело день ото дня будет все загорелее, и от этого казаться моложе и свежее, а на деле – старея тем быстрее и коварнее, чем соблазнительнее ее сделает тихий убийца – ультрафиолет. Не хочу мазать ее солнцезащитным кремом в местах, куда она не дотянется сама. Я предпочел бы другие места, но их она достает без труда.

      Я не нужен.

      Ее тело слишком правильно сложено, длинные, гладкие руки и ноги, шелковистые коленки, музыкальные пальцы цвета свежеиспеченного хлеба… И словно живая фарфоровая кукла, она бережет свое тело от моих кривых рук. Мне так кажется. По крайней мере, когда я прикасаюсь, она напряженно замирает и смотрит испытующе и не без опаски. Я не умею расслаблять фарфоровых кукол. Наверно, они уже никогда не расслабляются, если хоть раз увидят свой ценник. А Кира себе цену знает. Не афиширует, но знает.

      В тот вечер шел серенький дурацкий дождь, и у меня внезапно заболело горло, я был голоден, умотан и, видимо, оттого непривычно зол. Ну и почему-то я почувствовал, что промедление преступно. Поэтому не стал ждать, пока нагрянет вопрос об отпуске: она могла задать его с минуты