Мимолетное сияние (Марина Мнишек). Елена АрсеньеваЧитать онлайн книгу.
лявшийся в углу, и покачал головой. Другой ухмыльнулся.
– Изволь откушать, матушка-царица! Неужто яствой нашею брезгаешь? Ой, не гнушайся! Не то с личика спадешь, румянец поблекнет! – сказал он со сладкой издевкой. – Скоро так иссохнешь, что тебя среди соломы не различишь!
И ну хохотать…
Женщина не шевельнулась.
– Эй, да она не померла ли? – озаботился первый стражник. Он подошел к лежащей и пошевелил носком, словно ворох соломы. – Живая еще! – воскликнул удивленно. – А я уж думал – все! Эй, царица, слышь, скоро ли камору освободишь?
Она молчала. Стражники еще погомонили, но наконец-то ушли.
Женщина медленно повернулась, нашарила рядом с собой глиняную корчагу и глотнула застоявшейся воды. Покосилась на ломоть черствого хлеба, валявшийся в соломе. Это есть она не смогла бы, даже если бы умирала с голоду. Но хоть узница маковой росинки в рот не брала уже который день, голода она не чувствовала. Она не чувствовала вообще ничего: ни горя, ни страха, ни отчаяния.
«Скоро ли освобожу камору? Скоро, недолго ждать. Может, даже завтра!»
Кое-как нашла силы встать, шатаясь, добраться до окошка, взяться за решетку истончившимися, грязными пальцами, похожими на сухие веточки.
Там, за решеткой, было голубое небо – без конца и края, там был вольный ветер и сумятица белых облаков, там пахло сладким березовым духом, парила разогретая солнцем земля… Ах, как жарок, как светел и ясен выдался июнь 1614 года – последнего года жизни русской царицы Марины Мнишек!
…Когда она смотрелась в зеркало, то совершенно не нравилась себе. И чуть не плакала, когда любимая фрейлина, гофмейстерина, наперсница Барбара Казановская, не раз бормотала жалостливо, щуря яркие карие глаза:
– Ах, моя девочка, нельзя так клевать, как птичка! Дунь ветер – вас и унесет. Надобно кушать побольше, чтобы понабрать тела. Ну ведь ничего, ни-че-го-шеньки нет у вас, моя ясная пани, ни здесь, ни здесь! – Барбара показывала на ее грудь и бедра и сокрушенно качала головой.
Сама она была обладательницей весьма пышных форм и не сомневалась, что лучшая женщина – это женщина в теле! Еще хвала Иисусу, что нынче дамы носят корсеты и пышные юбки, которые способны создать отменную фигуру даже у такой сухореброй хворостины, как Марианна. Кроме того, у нее нос длинноват, губы тонкие. Брови, правда, хороши…
Отец Марианны[1], пан Юрий Мнишек, воевода сандомирский, тоже не понимал, хоть убейте, за что его дочку считают признанной чаровницей. За что влюбляются в нее глупые паны шляхтичи и даже стреляют друг в дружку на дуэлях?.. А ведь сам король Сигизмунд недавно предлагал панне Марианне сделаться его любовницей. И эта заносчивая краля отказала!
Конечно, она отказала. Королевская постель ее не влекла. Вот если бы Сигизмунд предложил ей трон! Но король был уже женат…
Отчего-то Марианна с детства верила, что рождена для трона. Ну что ж, ведь родилась, можно сказать, у его подножия. Отец был любимцем прежнего короля, Станислава-Августа, потому что ретиво поставлял ему красоток на ложе. Да и новому сумел угодить, а заодно весьма туго набил мошну. Породниться с Мнишеком считали за честь многие самые знатные шляхтичи, а потому его младшая дочь Урсула сделала поистине блестящую партию: вышла за магната Константина Вишневецкого. А вот старшая, Марианна, все еще перебирала женихов! То одному откажет, то другому, словно и впрямь ждет принца-королевича, красавца зачарованного, о которых красно да сладко поют песнопевцы. Но ведь песни и сказки – это одна ложь! Неужто можно верить в чудеса? Пан Мнишек уже стал бояться, как бы привередливая дочка не засиделась в девках.
Постареет, поблекнет – ну куда ее потом девать? Придется отдавать за первого встречного, да еще спасибо скажешь, если кто посватается!
А посватался за Марианну… конюх.
Этот конюх прекрасную панну впервые увидал на псарне. Она приехала выбрать себе щенка из нового помета борзых, и Григорий (так звали этого русского бродягу, беглого монаха, поступившего в услужение к брагинскому кастеляну Адаму Вишневецкому, в гости к которому приехали его брат Константин с тестем, женой и ее сестрицей) потерял голову с одного взгляда.
Чтобы прелестная панна не испачкала в грязи свои крошечные ножки, Григорий бросил в грязь кунтуш, устилая ей путь, а потом забыл одеться – до того ошалел от любви. Очи Марианны словно бы отравили его. С этой минуты он хотел только ее, ее одну.
Погруженный в мечты о недостижимой красоте, он застудился под ноябрьским ветром и студеным дождем, слег в постель и написал в полубреду горячечное послание, которое украдкой бросил в окошко панны Марианны.
Уже само по себе удивительно, чтобы какой-то конюх да псарь (этот Гжегош, как кликали его поляки, не гнушался никакой работой) знал грамоту и писал весьма витиеватым слогом. Но то, что он писал, было и вовсе диковинно!
«Поверьте, прекрасная дама: тот несчастный, который до безумия любит вас, дал бы выпустить себе по капле всю кровь, чтобы подтвердить правдивость каждого своего слова. Вы взошли на тусклом небосклоне
Настоящее имя Марины Мнишек – Марианна.