Адам и Ева. Камиль ЛемоньеЧитать онлайн книгу.
тень на дороге около моего жилища. Вся она была заткана розовым сиянием молодого месяца. А я в этот вечер, страшась своей дикой любви, вернулся медленным шагом к прохладному благоуханью кустарника, где касался пальцами ее колен, умятая трава хранила гибкие очертания ее тела. Сердце мое разбухло, как бобы от тепловатого дождя тела. И я тихонько рыдал под ясным миганием звезд.
Глава 6
Мы шли с Жаний к деревьям. Был снова вечер. В необычайном очаровании мгновенья мы ни о чем не говорили. В недрах наших душ трепетало что-то могучее и глубокое, что выразиться не могло. Луна поднималась. Она была молода, как и луна нашей жизни. Ее тонкий розовый серп серебрился блеском нитей в прозрачной ночи леса. Бледно-мшистое сиянье устилало тропинку, по которой мы ступали. Очертания наших тел застыли, как виденья в смутном шелковом воздухе. Но я чувствовал, как лихорадочно колебалось тело Евы рядом с моим среди торжественного и благодатного вечера. Трепетанье ее глаз оживлялось и угасало, подобно рождению и агонии звезд. Ее томление роднило ее со стыдливой, расцветшей луной. Я был там с этим ребенком, как человек, которого ведет куда-то неведомая десница.
Долгим трепетом обдало ночь. Листва заволновалась и, казалось, простерла над нами складки своей волнистой туники. В таинственных узорах тени мы стали лишь двумя не знающими друг друга тенями, идущими к жизни. Я перестал видеть лицо Жаний. Там, в высоте розоватая кровь первого сияния – иссякла, исчез и сад роз ясной и девственной луны. Как юная супруга, холодная и чистая, она опустилась на ложе неба. И снова больной взор девушки обернулся ко мне.
Мы шли так, пока не достигли края опушки. И сели там, среди голубого трепета ночи. Как и впервые, я опустил свои руки на ее колени. Она была, как покорная вечным и неизменным предначертаниям супруга, и не противилась стоящему за дверью жениху.
Великий мир окутывал нас, – нас осенила тишина сонма предков, словно затаясь, стоявших за стволами деревьев, приложив в знак молчания палец к губам. Нас пронизала божественная рана, мы не знали, живем ли мы еще или уже наступила сладостная смерть, как освобожденная от мук вечная жизнь.
Из первоначальной клетки жизни, из непрерывного существования живого вещества пробудилось в безумном трепете все прежнее человечество, опьяневшее в таинстве брака и ранее меня разбившее печать девственности ее колен. И, словно расплавленный в горне металл, словно золото и железо, истолченные в тиглях, застонала и вскрикнула кровь в высшей скорби. А я долго и долго целовал ее в губы и, обняв ее маленькую грудь, промолвил:
– Видишь, я положил мои руки на твои колени, а теперь обнимаю твою грудь. Я заслужил тебя моим долгим желанием.
И расстегнул ее кофту. Губы мои жадно прижались к ее груди, словно ребенок, припавший к материнским соскам. О! Это тоже было символом, как тогда, когда я ступал нагой под деревьями леса.
Сначала пришел человек, потом ребенок утолил жажду жизни там, где человеке испил любовь, и всякая грудь есть начало соска.
Мы были на опушке под чистым сиянием звезд, как в невинную