Моей будущей жене. Михаил Константинович КалдузовЧитать онлайн книгу.
его чувства, звука, зарождающего жизнь на всех уровнях восприятия. Она была эталоном среди неизвестных, живущих под призмой эфемерного чувства; её касание аккурат теплу, продрогшему от холода и дуновению прохлады, изнемогающему от жажды....
Посвящаю будущей жене
Анне, во имя колонизации отдалённой планеты, странствием парящей в досягаемом метагалактическом Континентале:
***
Неизгладимый жест отрады встречной
Дух пробудивши, воскресил.
И с ним забвенно, вслед беспечно,
Угасший пламень возродил.
Симпатией чувств, качания ласки:
В объятиях томной теплоты,
Миг даровал волнения сказки
Неизгладимой красоты…
“…однажды ты сыщешь себя на просторе, растворившись в ласке отныне незабвенного дня. Однажды, спустя, всё будет именно так, как только мы захотим; и не важно, насколько наши пути будут схожи, – каждый обретёт воистину его заслуживающее поделом. И однажды, каждый идущий, наитием, вдруг осознает, что всё происходящее отнюдь не зря; и мириады встречных, ему подобных, лишь во имя пробуждения своей зиждительной небосклона – судьбоносной бесконечного дня.”
***
Каждому звуку, твоей дорогая
Я буду обязан во свет,
Мелодии жизни, лилась невзирая
На годы раздора и бед.
Каждому мигу, тобою вздыхая,
Чей ты окрыляла сквозь свет, –
Я буду обязан, тобою шагая
Сквозь годы прозрения лет…
Восседая над эфемерной суетой
Ты поймёшь, ты обязательно проймёшь для чего ЭТО, и что за ним следует. Ведь ты будешь готова. Особенно тогда, когда покажется, что весь мир, ополчился против тебя. Дорогая, мною особо почитаемая, будущая, читавшая это ныне, жена. Ведь ты ещё наверняка не знаешь кто я. И чем именно примечательно ТО, о чём не поведать самым распростёртым слогом, колышущим сердца. Но у тебя всё впереди. И у тебя обязательно всё получится. Понять, прежде пронявши то, чего не отнять – любовь особую единства; незыблемую, слову не предающуюся, постигаемую сквозь благодатное, тобою излучаемое, ввиду и без того ослепительной сущности, живущей тебе. Становящейся каждым днём всё обаятельней, чарующей, аккурат самому вообразимому, но пуще кратно несоизмеримо иному, лежащему в человеческом мировосприятии, следствии.
При всей непреложности моего созидательного чувства к словопрению, рождающего вдохновенное, – юдоль Вечности твердила лишь об одном. Увы, я не могу пока тебе сказать о чём. Но ты поймёшь. Ты обязательно узришь воочию: каково это – быть зиждительной-незабвенной путеводной звездой небосклона. Нашего, вымощенного усилиями, но прежде случаем, чему я обязан как никто другой. Ведь ты ещё не знаешь меня. И ещё ничего пока не поняла. Но обязательно, – слышишь? – обязательно прежде пронявши поймёшь. Обещаю. Ведь это сказал я. Твой любящий, верных смыслов необъятный, вдосталь непостижимый муж.
“–Ты красива, как ума крадущее непостижимое явление. Чей зримый горизонт событий двух миров питал. Воодушевленного чувственного, благолепием озаряемого лучами дум первого: совершенного, непризнанного… – всем выдохом явил малыш, оседлав волну притязания. Ибо неожиданно вспомнил, чего быть не знал, но оказывается имел. А стоило всего храбрости набраться, да начать. Но в действительности того заветного малыш осознал в полной мере, как достиг кульминации мгновения, чье, казалось, и существовало лишь для одного – достигать его апогея, вспоминая забытое, но вечно существующее и имеющее начало в каждом, независимо от обстоятельств; а не в процессе, как трактует многое. Оно, являясь сугубо индивидуальным, как и все в этом мире, обретается лишь по завершению работы. Но сути лишь от понимания не прибудет, – ибо она в другом.”1
Ты станешь образом, взятым за эталон совершенства
Не могу сказать, как долго это будет продолжаться. В плане нашего взаимодействия до безмолвного обоюдного приятия друг друга; и что из этого впоследствии выйдет, и как далеко зайдёт, – это не столь важно; это относительно, и мне ни к чему знать всей правды. Хотя знаешь, дорогая, я всё предвидел; ты просто должна это учесть. До или после в моём понимании не существует, но существенно импонирует твоё нынешнее «Я», способное к анализу и самоотверженности в отношении любой бури «мною» созидаемой, обрушивающейся в тотчас в лице непредвиденного нисшедшего обстоятельства, – целью «поработить». Не бойся никогда ничего мною сказанного. Оно не кусается. Хоть и выглядело злобным. В моём сердце с некоторых пор нет того самого неосознанного намерения, склонного к расторжению “отрады младенчества” и “нынешнего Я”. Ибо я давно победил, превозмогши над смыслами о всевозможной свободе, идущей за. Мне ни к чему хвастать, все слова говорят за себя. Ребёнок... Он не мог злиться, ввиду, что не умел; капризы я перерос, посему перед тобой нечто иная, более совершенная модель,
Книга “Флора”,