Развод. Излечение травмы утраты и предательства. Гельмут ФигдорЧитать онлайн книгу.
звучит так: и да, и нет! Близкие мужчины вроде дедушек вполне подходят в качестве объектов любви и для идентификации с мужским полом. Однако если дедушка не живет вместе с ребенком, он вряд ли сможет служить объектом триангуляции в первые три года жизни ребенка, потому что для этого ребенку необходимо регулярное одновременное присутствие двух взрослых. Впрочем, эту функцию может выполнять отчим, с которым у ребенка сложились крепкие, хорошие отношения. Тем не менее ни дедушка, ни отчим не смогут отменить разочарование и боль разлуки, переживаемые ребенком в отношениях с отцом. А это касается всей области сексуального и нарциссического чувства идентичности. Возможно, функции можно заменить. Но ни мы, взрослые, ни дети не можем просто сменить объекты любви.
Но разве такая замена не является необходимой, если как мать я абсолютно не хочу, чтобы мой сын идентифицировал себя с тем, что он видит в отце; я совершенно не хочу, чтобы моя дочь ощущала себя любимой «таким мужчиной» и отражалась в нем, когда эти отношения, возможно, даже опасны для нее? Если дело обстоит так, это плохо для вас как матери и, возможно, для ребенка. Однако надеяться, что влияние отца прекратится с окончанием реальных отношений, было бы большим психологическим заблуждением. Все будет совсем наоборот: если я, будучи ребенком, не могу больше иметь никакого реального опыта общения с отцом, то мое нынешнее представление о нем, а с ним и та часть моего представления о себе, что связана с отцом (через его функцию «зеркала»), останется со мной на бессознательном уровне на протяжении всей жизни. И тогда я вечно буду носить внутри себя бремя:
♦ наличия никчемного отца, плохого или презренного человека, за которого должно быть стыдно, и т. д. Но что еще хуже: возможно, я унаследовал его качества и являюсь таким же никчемным, как он, и тогда мать меня бросит. Каждая ссора с матерью, любая критика сознательно или бессознательно активирует эту фантазию;
♦ наличия отца, издевавшегося надо мной, своим ребенком, который ему безгранично доверял; или бросившего меня, когда я не сомневался в его любви, и т. д.;
♦ участи человека, над которым издеваются другие, даже любимые люди; участи брошенного, недостойного любви и т. д.
Чем старше и взрослее становится ребенок, тем больше он в состоянии различать образ отца и представление о себе самом: отец состоит не только из плохих качеств, и хотя он исчез, но все еще любит меня (по-своему), а самое главное – все это не имеет ничего общего со мной, ребенком, это не моя вина. Однако такая дифференциация возможна только в рамках имеющегося общения, пусть даже – при наличии реальной опасности – с помощью таких вещей, как «сопровождаемое посещение» или «сопровождаемое общение». И наоборот, если односторонние «плохие» образы подвергаются вытеснению, то они не поддаются изменению. Напротив, чем больше вытесняются такие представления, тем – парадоксальным образом – выше риск бессознательной идентификации детей с ними. Существует только одна причина, по которой ребенка следует держать подальше от отца: если отец вследствие