Колдовской ребенок. Дочь Гумилева. Елена ЧудиноваЧитать онлайн книгу.
Я очень его люблю. Пламя, огонь. Она будет поэтом».
«Уж так ты наверное решил, что она?»
«Да, я решил. Это будет девочка. И даже не спорь».
Этот разговор случился месяца через три после пьяного дождя, когда город уже примерял золотые осенние ризы. Когда ужас сентябрин остался позади, а они – пережили террор.
Сколько лет прошло – неужели чуть больше десяти? Кажется, будто сто.
И нынешний дождь вовсе не похож на тот, счастливый. Под ним холодно, и что толку тут стоять?
Анна Николаевна зябко подняла воротник, окинула взглядом пустую холодную площадь.
Она стояла одна под легким дождем, так непохожим на давний. Одна на площади, одна в городе, одна в целом мире.
Глава XI. Удар в спину
Солынин уже ждал Энгельгардта, прохаживаясь взад-вперед у Фонтанного дома, который Николай Александрович все еще не научился воспринимать мертвым музеем вместо гостеприимного дружеского крова. От Фонтанки веяло тоскливым осенним холодом, погоняемые ветром тучи ползли почти что по крышам. Ноябрь – ноябрь, когда слишком свирепо холодны неукутанные снегом мостовые и тротуары.
– Что за странное время для прогулок, Андрей? – Николай Александрович перекинул черную трость с набалдашником в виде головы египетского божка Ибиса из руки в руку. Он до сих пор еще не слишком нуждался в ней, хотя привычка сложилась уже давняя.
– Тут удобнее поговорить, – хмуро отрезал Солынин, глядя куда-то через плечо Энгельгардта.
– Ты опасаешься соседей? Право, пустое. У нас надежные двери и стены.
– Твоей семье также ни к чему случайно услышать.
– Воля твоя. – Энгельгардт нахмурился в свой черед, вглядевшись в лицо старого приятеля. – Я весь внимание. Что-то случилось?
– Не совсем так. Но может и случиться.
Некоторое время они шли по набережной молча.
– Скажи, Гард… – Солынин наконец прервал молчание, словно бы через силу. – Ты ведь хорош был с покойным зятем?
– Что теперь о том? – Не изменившись в лице, Энгельгардт вновь занялся своей тростью – с легкостью завертев ее в руке, словно клинок на фланкировке. Движения его были уверенными и молодыми. – Nicolas мертв уже десять лет. Ты нашел странную тему для срочного и столь конфиденциального разговора. Дела, как говорится, давно забытых дней.
– Твой зять был не тем человеком, которого могли бы забыть – что друзья, что враги.
– И это верно. Сейчас его стихи полностью под запретом. Но, продержись запрет хоть еще полвека, им суждено жить. Но ты ведь теперь не о стихах?
– Нет, не о них. – Солынин очевидно собирался с силами. – Я о том, что из всей родни только ты мог разделить с ним некоторые его секреты. И, как поговаривают, разделил.
– Поговаривают? Кто же?
– Многие. Я, к примеру, слышал от Рюрика Ивнева одну презанятную историю, а тот, в свой черед, кажется, от Бальмонтов… Это уж и вовсе близко к твоей семье.
– Какой еще Ивнев? Не знаю такого. – Энгельгардт, казалось, думал вовсе не о том, о чем спрашивал.
– Поэт.
– А,