Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века. Сборник статейЧитать онлайн книгу.
значительной ментальной дистанции и взаимном ощущении культурной инаковости, что порождало с обеих сторон страх и чувство неопределенности. Так, например, из почти 2 млн населения этой провинции покинули свои дома более 800 тыс. человек[50]. Очевидно, что многие немцы в той или иной степени разделяли представления о русских как о варварах, а потому предпочитали бежать перед приходом вражеских войск [51]. Сами восточно-прусские власти оказались не готовы к этому. 18 (5) августа губернатор провинции Л. фон Вильдхайм предупредил, что прибытие беженцев в Кёнигсберг является нежелательным ввиду возможной блокады и отсутствия условий для размещения большого количества людей. Только 22 (9) августа, спустя два дня после поражения в Гумбинненском сражении, местные власти предписали жителям эвакуироваться за Вислу или направиться на сборные пункты в Хайлигенбайле, Вордмите и Морунгене[52].
С другой стороны, как отмечал российский историк Л. В. Ланник: «В Германии восприятие России как врага было тем более сложным, что, в отличие от случая с Францией, оно не имело недавней продолжительной традиции противостояния <…> Антироссийская истерия последних предвоенных месяцев в глазах прусского и в меньшей степени германского офицерства никак не заслоняла столетнюю дружбу между Пруссией и Россией <…> с началом войны твердое убеждение Мольтке-младшего, что будущая мировая война будет “означать в первую очередь борьбу между германством и славянством”, оправдалось, однако быстро выяснилось, что за этим не стоит целостного образа и концепции противостояния»[53]. Характерно, что в соответствии с этим представлением Ф. фон Шольц, командир XX немецкого корпуса, прикрывавшего юг провинции, еще 10 августа (28 июля) призвал мирное население к предусмотрительности, заявляя, что русские военные начальники будут строжайшим образом поддерживать порядок в войсках и не допускать насилия[54]. На практике в ряде крупных городов, например в Инстербурге и Тильзите, после установления русской власти текла фактически мирная жизнь. А офицер Б. Н. Сергеевский так вспоминал о посещении приграничного г. Лык в сентябре 1914 г.: «Город был еще совершенно не тронут войной. Улицы были полны народом, все магазины и кафе торговали. При въезде нашем в город какие-то две барышни в белых платьях очень мило махали нам платками»[55]. Жители Зенсбурга, согласно воспоминаниям С. Гасбаха, не обратили внимания на первых появившихся кавалеристов, приняв их за немецких солдат. Впоследствии здесь «жизнь текла совсем по-мирному, магазины, кафе, рестораны открыты. Кроме эвакуированных государственных учреждений, все жители остались на месте. Наши солдаты вели себя прекрасно. Не поступило ни одной жалобы от населения»[56]. Любопытно и то, что один из первых случаев братаний на русском фронте произошел в Восточной Пруссии в 1914 г. [57] Все эти разрозненные факты и наблюдения заставляют предположить, что степень укоренения
См.: