Маленькие трагедии большой истории. Елена СъяноваЧитать онлайн книгу.
юного Луи Капета на перевоспитание – но уже не философу, а простому французскому санкюлоту. Например, такому, как бывший сапожник Симон.
Когда Симону об этом сообщили, он ужаснулся. Он только что с грехом пополам выучился писать свое имя; он ничего не знал, кроме сапожного ремесла, и не имел никакого представления о воспитании детей, а уж о перевоспитании тем более. Но ему объяснили, что ничего знать и не требуется, а нужно делать в отношении Луи Капета то же самое, что он делает в отношении собственных четверых детей: кормить, шлепать, если не слушаются, давать работу по дому, брать с собой на общественные мероприятия. Симон попробовал было отказаться, но ему пригрозили обвинением в недостаточном революционном рвении, и… маленький Луи Капет переехал из башни Тампль в дом сапожника Симона.
Дом был бедный, нравы грубые, пища скудная… Но после мрачных сводов Тампля, общества страдающей, раздраженной матери и испуганной сестры, после запретов, ограничений, утомительных занятий, которые Мария-Антуанетта сама проводили с детьми, желая продолжить их образование, после всей этой несвободы, ребенок, вытолкнутый пусть даже в такой мир, почувствовал себя счастливым. Современники, кто с одобрением, кто с недовольством, отмечали, как быстро этот живой, смышленый мальчик приспособился к своему новому положению, в котором не стало ни занудных уроков, ни молитв, ни церемониала, ни требовательности окружающих, без конца напоминавших ему о его высоком предназначении. Вместо латыни – задорная «Карманьола»; вместо скучных опер и длинных балов – веселье уличных представлений и пляски вокруг гильотины; вместо нравоучительных историй на ночь – сочная похабщина «Папаши Дюшена» – газеты, которую Луи просили читать вслух семейству Симона после ужина. И не ведало дитя, что редактор этого самого «Папаши…», гражданин Эбер, уже сказал следующее: «Бедная нация, рано или поздно этот мальчик уготовит тебе гибель; чем более потешен он сейчас, тем это опаснее. Этого гаденыша следовало бы высадить на необитаемом острове или любым способом от него избавиться. Что может значить один ребенок, когда речь идет о благе Революции?».
Но революция вскоре избавилась от самого Эбера и от многих и многих, но не тронула маленького Капета. Дерущиеся за власть на некоторое время о нем попросту забыли. Луи вырос, окреп, огрубел; научился стоять в очереди за хлебом; ловко дрался в стайке сверстников, носившихся по шумным улицам Парижа и выделялся разве что необычайно мягкими золотистыми локонами, которые сколько ни стригли, ни запихивали под красный колпак, все равно выдавали в нем что-то необычное, нездешнее и печальное. И случалось, какая-нибудь соседка-санкюлотка, мать семейства, увидев эту белокурую головку, невольно протягивала к ней руку, чтобы погладить и шепнуть украдкой: «Сиротка ты мой».
Выжившие после революции роялисты в своих мемуарах оболгали сапожника Симона: не был он ни пьяницей, ни садистом, и обращался с Луи даже мягче, чем с родными детьми. Но в доме его, как и во всех бедных домах, царила та