Счастливая смерть. Альбер КамюЧитать онлайн книгу.
они с Мерсо были какими-то то ли сообщниками, то ли напарниками, называл Марту «неплохой девчонкой» и громко смеялся. Мерсо уперся и ни в какую не поддавался на его желание как-то разрядить обстановку. Однако стоило им с Мартой остаться одним, он грубо высказал ей все, что об этом думал.
– Получеловеков не люблю. Мне неловко в их присутствии. Мешает думать. А уж такие, которые еще и много из себя воображают, так и вовсе не для меня.
– Да, тебя послушать… – ответила Марта, которая не поняла, о чем он.
Однако впоследствии молодой смех Загрея, вначале отвративший его, показался Мерсо привлекательным, вызвал интерес. Да и плохо скрытая ревность, поначалу направлявшая Патриса в его суждениях, исчезла, когда он пригляделся к Загрею. Марте, которая к месту и не к месту по простоте душевной поминала времена, когда была близка с Загреем, он посоветовал:
– Не теряй даром время. Я не могу испытывать ревность к типу, у которого нет ног. Сколько бы я ни представлял себе вас вместе, его я вижу разве что большим червяком, который ползает по тебе. Сама понимаешь, от этого только смешно становится. Так что, ангел мой, нечего стараться.
Позже он один навестил Загрея. Тот много и быстро говорил, то смеялся, то замолкал. Мерсо как-то очень уютно чувствовал себя среди книг и медных марокканских изделий, в большой комнате, где горел огонь в камине, отбрасывавший отблески на невозмутимый лик кхмерского Будды, который украшал письменный стол. Он любил слушать Загрея. Его поражало в калеке то, что тот думал, прежде чем что-то сказать. Сдерживаемой страстности, жизни, бившей ключом и оживлявшей этот нелепый человеческий обрубок, было довольно, чтобы удерживать Мерсо подле него и порождать в нем нечто, что при известном допущении он мог бы принять за дружбу.
Глава 4
В то воскресенье, после полудня, наговорившись и нашутившись, Ролан Загрей тихо сидел у камелька в своем большом кресле на колесиках, укрытый белым одеялом. Мерсо, опершись о книжный шкаф, смотрел сквозь белые шелковые занавески на небо и деревенский вид за окном. Он шел сюда под мелким моросящим дождиком и, опасаясь, что явился слишком рано, целый час бродил по полям. За окном творилось что-то немыслимое; не слыша порывов ветра, Мерсо видел, как в небольшой долине к земле пригибаются деревья. Со стороны дороги донеслись лязганье и кряхтение повозки молочника. Почти тотчас налетел ливень. Поток воды, словно густое растительное масло заливавший стекла, гулкий удаляющийся стук лошадиных копыт, более ясно различаемый теперь, чем грохотание повозки, глухой и настойчивый шум, производимый дождем, – все это плюс человек-обрубок возле огня и тишина в комнате обретало лицо прошлого, чья меланхолия проникала в сердце Мерсо подобно тому, как незадолго до этого поступали вода в его легкие туфли и холод в его тело, плохо защищенное тонкой материей. Несколькими мгновениями до того испаряющаяся тут же дождевая вода – ни дождь и ни туман – омыла его лицо, словно чья-то легкая рука, от чего глаза с залегшими под ними тенями стали как-то особенно выделяться на нем. Он перевел взгляд на небо, бездонная глубина которого бесперебойно