Четыре. История дивергента. Вероника РотЧитать онлайн книгу.
косится на стул в моих руках.
– Зачем он здесь? – спрашивает он. – Ты хотел от меня закрыться?
– Нет, сэр.
– Это вторая твоя ложь за сегодняшний день, – изрекает Маркус. – Я не воспитывал тебя вруном.
– Я… – мямлю я и умолкаю. Я не могу придумать никакого оправдания, поэтому просто закрываю рот и отношу стул на его законное место – к столу, где возвышается идеальная стопка учебников.
– Чем ты здесь занимался, украдкой от меня? – допытывается отец.
Я быстро хватаюсь за спинку стула и таращусь на свои книги.
– Ничем, – тихо отвечаю я.
– Ты лжешь мне в третий раз, – произносит отец низким, но жестким голосом. Он направляется в мою сторону, и я инстинктивно отхожу назад. Но вместо того чтобы подойти ко мне, он наклоняется и достает из-под кровати сундук. Старается открыть крышку, но та не поддается.
Страх пронзает меня словно лезвие. Я судорожно сжимаю край рубашки, но не чувствую пальцев.
– Твоя мать утверждала, что сундук предназначен для одеял, – продолжает отец. – Говорила, что ты мерзнешь по ночам. Но я никогда не мог понять, почему ты запираешь его, если в нем хранятся обычные одеяла?
Он протягивает руку ладонью вверх и вопросительно приподнимает брови. Разумеется, он хочет ключ. И я вынужден отдать его отцу, потому что он сразу догадался, что я вру. Он все обо мне знает. Я лезу в карман и кладу ключ ему в руку. Теперь я не чувствую своих ладоней, мне не хватает воздуха – такое происходит каждый раз, когда я понимаю, что отец сейчас сорвется.
Я закрываю глаза, когда он открывает сундук.
– Что у тебя здесь спрятано? – Он небрежно шарит по моим ценностям, раскидывая их в разные стороны. Затем достает вещицы одну за одной и швыряет их на кровать.
– Зачем тебе это?!.
Я вздрагиваю снова и не могу ему ответить. Мне это не за чем. Ничего из вещей мне не нужно.
– Ты потакаешь своим слабостям! – кричит отец и сталкивает сундук с края кровати, от чего его содержимое рассыпается по полу. – Ты отравляешь наш дом эгоизмом!
Я холодею.
Он бьет меня в грудь. Я оступаюсь и ударяюсь о комод. Он замахивается, чтобы ударить меня, и я, со стянутым от страха горлом, выдавливаю:
– Церемония выбора, папа!
Его замахнувшаяся рука останавливается, и я съеживаюсь, спрятавшись от него за комодом. Перед глазами туман, я ничего не вижу. Обычно он старается не оставлять синяков на моем лице, особенно перед важными событиями. Ему-то известно, что уже завтра люди будут глазеть на меня и следить за моим выбором.
Отец опускает руку, и на мгновение мне кажется, что его гнев утих и он не будет меня бить. Но он цедит сквозь зубы:
– Ладно. Сиди здесь.
Я провисаю, облокотившись на комод. Теперь и гадать нечего – он ушел не для того, чтобы все обдумать, а потом извиниться. Он никогда так не делает.
Он вернется с ремнем, а отметины, которые он оставит на моей спине, можно будет легко скрыть за рубашкой и покорным,