Подшофе (сборник). Френсис Скотт ФицджеральдЧитать онлайн книгу.
как простой обыватель. В последующие годы я то и дело невольно задавался вопросом, откуда берутся деньги у моих друзей, и не мог отделаться от мысли о том, что в прежние времена кто-нибудь из них, возможно, отобрал бы у меня девушку, использовав droit de seigneur.[8]
Шестнадцать лет я, в сущности, жил жизнью упомянутого субъекта: не доверял богачам, но трудился ради денег, позволявших разделять их тягу к перемене мест и к тому изяществу, что кое-кто из них привнес в свою жизнь. В ходе этой гонки я был вынужден загнать множество старых коней, и клички некоторых из них мне запомнились: Уязвленное Самолюбие, Обманутые Надежды, Позерство, Тяжелый Удар, Больше Никогда. Вскорости мне минуло двадцать пять, затем и тридцать пять, и дела шли уже не так хорошо. Но за все эти годы я не помню ни минуты разочарования. Я видел честных людей, подверженных унынию на грани самоубийства: одни сдались и погибли, другие приспособились и добились большего успеха, чем я; но мой моральный дух ни разу не упал ниже уровня отвращения к себе, которое я чувствовал, когда ломал неприглядную комедию, пытаясь кого-то обидеть. Уныние не обязательно имеет отношение к неприятностям – уныние рождается само по себе, и с неприятностями оно связано не в большей степени, чем артрит с неподвижностью сустава.
Прошлой весной, когда на утреннем небе сгустились тучи, заслонившие солнце, я не сразу связал это с тем, что произошло пятнадцать и двадцать лет назад. Лишь мало-помалу стало очевидным фамильное сходство: переоцененные возможности, безрассудно растраченные силы, необходимость в физических ресурсах, которыми я не располагаю, ибо превысил кредит, словно клиент банка. По своему воздействию этот удар оказался более жестоким, чем два предыдущих, но по природе своей ничем от них не отличался: было такое чувство, будто я стою на заброшенном стрельбище с незаряженной винтовкой в руках, и все мишени давно сбиты. Никаких проблем, требующих решения, – полная тишина, нарушаемая лишь звуком моего собственного дыхания.
В этой тишине обнаружилось крайне безответственное отношение ко всем обязательствам, произошла дефляция всех моих ценностей. Страстная вера в заведенный порядок, пренебрежение мотивами и последствиями ради догадок и предсказаний, ощущение, что в любой сфере деятельности найдется место умению и трудолюбию, – эти и прочие убеждения были развеяны в прах одно за другим. Я обнаружил, что роман, который в мои зрелые годы был самым простым и действенным средством передачи мыслей и чувств от одного человека другому, уступает место общедоступным ремесленническим поделкам, способным – будь то в руках голливудских лавочников или русских идеалистов – отражать только самые банальные мысли, самые фальшивые чувства. В этих поделках слова были подчинены образам, а личность стала играть пассивную роль рядового сотрудника. Еще в 1930 году я интуитивно догадывался, что с приходом звука в кинематограф даже самый популярный романист сделается таким же архаичным, как немое кино. Люди
Droit de seigneur – право сеньора (фр.).