Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов. Андрей ЮрьевЧитать онлайн книгу.
но Семен Акимович справлялся. Надо было спешить. Уже звучали торжественные первые аккорды сериала, которому, слава богу, не было видно конца, а внушительного размера тарелка пиалового типа с зеленой ломаной полоской по боку быстро набиралась дымящимся содержимым.
– Все остывает, Сеня!
– Начинай без меня!
– Ты же знаешь, я не могу! – проорала жена раздраженно, в следующий ее вопль вплелись восторженные нотки: – Дитрих поехал к Линде! Слышь?!
– Кто бы сомневался, – пробурчал Семен Акимович.
Тарелка наполнилась до золотистой полоски на восемь миллиметров ниже края. Это позволяло донести суп до гостиной, не пролив содержимого. Годами отработанная рутина. Семен Акимович подтянул трусы повыше к груди и взялся было пальцами за тарелку, но остановился, отдернув руки, и помахал головой, звонко прицокнув. Вспомнил стыдливо, как две недели назад решительно и бесповоротно поклялся себе и участковому терапевту, что станет меньше есть и избавится наконец от пуза, мешающего завязывать шнурки и заставляющего давление скакать как пес, унюхавший течную суку.
– Многовато, – Семен Акимович критически оглядел тарелку с супом. Погрузил поварешку, стараясь подцепить побольше картошки, подул на содержимое и одним мощным потоком втянул в рот. Крякнул, вытер губы ладонью. Опрокинул в себя еще одну поварешку, потом еще, покуда уровень супа не достиг нужной отметки. Кивнул удовлетворенно, и понес тарелку в гостиную, шурша тапками по линолеуму.
ПОЖИЗНЕННЫЙ ЗАПАС ОБУВИ
Миха с недовольным видом уставился в тарелку.
– Опять пельмени?
Казалось, он смотрит куда-то под стол, странно вывернув голову. Левый глаз его, белесый, как у вареной рыбы, уже почти совсем не видел.
– А как еще тебя, оглоеда, прокормить? – крикнула Катя, вытирая руки полотенцем, – Жри давай, пока горячие!
Быстро работая ложкой и челюстями, Миха за пару минут прикончил ужин и разочарованно рыгнул. В пельменях было больше теста, чем мяса. Совсем не так, как готовила его мать, Феодосия Павловна, царствие ей небесное.
– Кофе? – на удачу спросил Миха.
– Ага, и пирожное наполеон… Воду пей.
– Грубая ты женщина, Катерина, – сказал Миха, потирая культю правой ноги, – Нету в тебе возвышенности. Тела, вон, много, а поэзии, – он сделал губами смешной звук, – нету.
– С вами псами по-другому никак, – Катя убрала тарелку со стола и с грохотом поставила в мойку, – На почте целый день наколупаешься, думаешь отдохнуть, а тут ты… – она смерила Миху тяжелым взглядом. Вздохнула и ушла в зал. Заскрипели половицы, темнота на пороге полыхнула синим. Через несколько щелчков затараторили местные новости.
Миха почесал лысину на затылке, потянулся было за костылями, но застыл, задумавшись. Скудный ужин набил его желудок, душа осталась голодной. Хотелось праздника, но Миха отдавал себе отчет – для этого не было ни повода, ни возможности, ни права.